«Еще завтра овин молотить», — пели ребята, а девушки после каждой строки подхватывали: «Так-так-так, молотить!»

Вышла следующая пара, и была другая песня.

Отплясавшие парни садились рядом с теми, кто их выбрал, и Настя Никитична заерзала: к ней очередь двигалась. Но тут игра переменилась, девушка-заводила вышла и спела такую песню:

Стали парни выбирать подружек. И нá тебе! Перед Настей Никитичной голову преклонил Финист. Лица под платком не видно, да плечи выдают, их и под шалью не спрячешь.

Настя Никитична охнула про себя, а куда деваться? Ноги слушались плохо, но парни дружно пели, рука у Финиста была ласковая, сильная, Настя Никитична совладала с робостью, закружилась в такт песне. Им пели хорошее:

Тут выскочил на середину кудрявый дружок Финиста да и крикнул:

Девушки и парни поднялись, пошли хороводом.

Хоровод разделил Финиста и Настю Никитичну, и Настя Никитична очутилась рядом с Верунькой. Танцуя, заметила: горница пустеет.

— Пора уходить? — спросила она шепотом.

Верунька вытянула Настю Никитичну из хоровода, о чем-то посоображала:

— Да, пора… По домам. Пошли старые одежды снимать.

Когда они проходили сенцами, дверь на улицу открылась и Насте Никитичне показалось, будто с крыльца слетели две огромные птицы. Верунька быстро захлопнула дверь.

— Сквозняк!

Переодевались они вдвоем, но Верунька торопилась, первой выскочила в сени. И домой не пошла.

— Всего доброго! — попрощалась она с Настей Никитичной на крыльце. — В другой раз тоже приходи.

Настя Никитична все поняла: гулянье еще не закончено, ее выставили, чтобы скрыть какой-то секрет.

Она шла одна по белеющей на темной траве стежке. Ей не было обидно и страшно не было. Показалось, будто идут следом, остановилась — не слышно, оглянулась — никого.

Стежка вывела на улицу.

В каком-то доме ярко горел свет, окно распахнуто. На высокой деревенской постели, одетая в замшу, сидела и глядела пустыми глазами в окно Федорова. Насте Никитичне стало ее жалко, хотела окликнуть, но не решилась…

* * *

Настя Никитична обошла стороной пятно света от окошка Федоровой.

«Как же так? — спрашивала она сама себя. — Как же это случилось, что есть еще на земле Кипрей-Полыхань?»

Сердце у Насти Никитичны билось на всю улицу — самой не заснуть и как бы кого не разбудить. Девушка прошла мимо дома бабы Дуни, в низину, к реке. Села над обрывом, свесила ноги. Сверху в темноте речка была похожа на серебряную ложечку: круглый омут, длинная протока, а небо как чаша. Бери ложку и черпай. Коростель скрипел в клеверах. Ни ветерка, ни рокота мотора, ни гула фабрик. На плечо Насти Никитичны облокотилась теплая дрема, и вдруг воздух колыхнулся, две птицы прошли низко совсем, улетели за реку, во тьму трав. Настя Никитична вскочила: уж больно велики птички, схватят — пискнуть не успеешь.

— Не пугайся!

Тут уж Настя Никитична ойкнула.

— Да это я, Финист.

Парень поднялся с земли и загородил полнеба.

— Ты не подумай чего! Для обережения твоего позади шел.

— Спасибо! — Она показала в ту сторону, куда улетели огромные птицы. — Ты видел?

— Видел.

— Что это?

— Летают…

— Кто?

Финист помялся, подошел, поглядел ей в глаза.

— Ты не бойся. Ты ничего у нас не бойся.

— Я не боюсь. Только уж очень большие. Кто это? Может, это и есть ведьмы?

Финист тихонько засмеялся:

— Скажешь тоже! — И неловко переступил с ноги на ногу.