Короткими очередями Сим выпаливал новости. Чуть позже, дав нам время поесть и отдышаться с дороги, стали появляться и другие соседи. Потопав на крыльце, они запросто заходили на кухню и присаживались. Сперва явилась стайка девчонок. Они рядком уселись на диване и в ответ на наши попытки завязать разговор только кивали, хихикали и улыбались. Потом со знакомым шумом в дом влетел наш пес Альберт, здоровенный черный водолаз; в зубах он нес подарок — сушеную треску. Следом за Альбертом появился наш с ним общий друг дядя Джоб — похожий на гнома восьмидесятилетний старичок, полный кипучих страстей. Увидев на столе бутылку рома, он сладострастно ухмыльнулся. Во время нашего отсутствия Альберт жил с дядей Джобом и его женой, и, как рассказал нам потом Сим, старик и пес проводили время в ожесточенных спорах относительно того, стоит или не стоит отправляться на рыбалку, идти купаться, ложиться спать или вставать с постели. Оба они были неисправимые спорщики.

— Скучно ему будет без вашего пса, — сказал Сим. — Он бы охотнее расстался со своей старухой. Она-то ему слова поперек не скажет, а что за интерес спорить, когда тебе не возражают?

Альберт неохотно отдал нам треску, между прочим, превосходно приготовленную, потому что дядя Джоб — один из немногих жителей Бюржо, кто еще хранит старинные секреты настоящей засолки и сушки рыбы. Затем пес небрежно обнюхал наши чемоданы с наклейками гостиниц Иркутска, Омска, Тбилиси и других не менее экзотических городов, толкнул дверь в гостиную, взобрался там на диван и, пофыркав немного, заснул.

Мы почувствовали, что действительно вернулись домой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

К утру пурга улеглась, и яркое зимнее солнце осветило снежные шапки на прибрежных островах. Неподвижное море отливало черным блеском. Обледеневший берег тоже сверкал на солнце. Зная, что долго ясная погода не продержится, и спеша воспользоваться ею, рыбаки, живущие прибрежным ловом, еще на рассвете вышли в море со ставными неводами и ручной снастью. Их лодки казались пылинками на гладкой, как металл, поверхности моря.

Оставив Клэр распаковывать чемоданы под наблюдением соседских ребятишек, появлявшихся и исчезавших, точно безмолвные духи, мы с Альбертом отправились на почту. В восточную часть Бюржо вела тропинка, все еще покрытая льдом (дорогой ее можно было назвать только из вежливости), и, одолжив у Сима его плоскодонку, мы пошли морем.

Отчалив от пристани, я почувствовал прилив восторга. Стоял штиль, небо ослепительно сияло. Альберт, как всегда, залез на нос лодки и застыл, упираясь передними лапами в борт. Фигура его напоминала языческое изваяние. Гагарок и глупышей, тяжело поднимавшихся в воздух при нашем приближении, он провожал надменным взглядом.

Мы шли вдоль самого берега, та,к что до нас доносился специфический йодистый запах прибрежных водорослей, обнаженных отливом; шли так близко, что я узнавал соседей и они узнавали меня. Жена Сима Спенсера, вешавшая белье, приветственно помахала нам рукой. Джамбо, собака Джоша Харви, нагло облаяла Альберта со своего причала, и Альберт ответил ей тем же. Я поздоровался с дядей Маттом Фаджем, девяностолетним, но еще крепким стариком; в это зимнее утро он сидел на солнышке у принадлежавшего внуку навеса для сушки рыбы и чинил сеть. Когда человеку за пятьдесят, в аутпортах его называют не иначе как «дядя».

Берег, вдоль которого мы шли от Мессерса до острова Фрэнк, был окаймлен вереницей крепких, надежных домов, служивших жилищем многим поколениям рыбаков. Это был старый Бюржо, и глядеть на него было любо-дорого. Дома, обступившие заливы и бухты, выглядели внушительно и в то же время скромно. Они, казалось, срослись со скалами. При этом каждый дом был как бы сам по себе. Каждый смотрел в свою сторону. Каждый стоял или чуть выше своих соседей, или чуть ниже и непременно хоть чем-то отличался в архитектуре, хотя все они принадлежали к испытанному типу двухэтажной постройки с низким коньком, типичной для ньюфаундлендских аутпортов.