.. приезжим!
Бессмысленно было даже пытаться опровергнуть этот дурацкий слух, да мне и не хотелось спорить с рыбаками. Китиха всплыла, и необходимо было что-то срочно предпринять. Я нашел свою чековую книжку и выписал каждому из рыбаков сумму, которую тот считал справедливой, а когда все они ушли, позвонил управляющему рыбозаводом. О том, что туша поднялась на поверхность, он еще не слышал.
— Черт побери! Да если бы я знал, я давно уже приказал бы оттащить ее в море, пока об этом не пронюхали газетчики! Немедленно пошлю буксир с людьми. Не хватает, чтобы опять поднялся скандал!
— Сперва подумайте хорошенько, — предостерег я. — Китиха весит около восьмидесяти тонн. Если оставить ее в море, она создаст угрозу для навигации. В случае столкновения туша может потопить даже довольно большое судно. А отвечать за это будете вы.
— Так что же делать? Вы хранитель этой проклятой китихи — вот и решайте!
— Ну, это вы бросьте, — сказал я. — Я был хранителем китихи, когда она была жива. За труп я никакой ответственности не несу. Труп является собственностью граждан города Бюржо, в частности тех, кто принимал участие в охоте. Вот пусть они им и распоряжаются.
Радиосводки о «воскресении» Олдриджского кита не заставили себя долго ждать; а за ними последовал телефонный звонок из городской больницы. Супруга нашего врача, она же — санитарный врач Бюржо, считала, что разлагающийся труп чрезвычайно опасен для населения. Из ее объяснений выходило, что, если кого-нибудь из горожан угораздит подхватить от китихи заразу, результат может оказаться самым плачевным. Мне, стало быть, следовало объявить об этом по радио.
Наверное, надо было отказаться; пусть сама объявляет — в конце концов, это входит в прямые обязанности санитарного врача. Но я исполнил ее просьбу. Скандал разразился ужасный. Не прошло и нескольких минут, как мне позвонил управляющий рыбозаводом и, задыхаясь от злобы, потребовал, чтобы я немедленно обнародовал опровержение. Он напомнил мне, что часть воды для обработки рыбы на заводе поступает прямо из залива Шорт-Рич, откуда меньше мили до плавающего в заводи трупа. Управляющий, конечно, боялся, как бы федеральная санитарная инспекция не закрыла завод.
Сочувствовать ему я не мог.
— Надо было думать об этом три недели назад, когда ваши люди выдавали охотникам боевые патроны, чтобы они, не дай бог, не упустили случая поразвлечься.
Я знаю, что мною руководили не лучшие побуждения, и все же не сожалею о своих словах. В тот день я записал у себя в дневнике:
«По сравнению с Бюржо Старый Мореход был невинной овечкой. У него на шее висел всего лишь мертвый альбатрос. У Бюржо сейчас на шее восемьдесят тонн яда — гниющее мясо, жир и внутренности. Может быть, теперь жители этого славного городка начнут хоть что-нибудь понимать».
Жители поняли. Но не то, чего мне хотелось. Под огнем новой атаки радио и газет, которую возглавил Боб Брукс, опубликовавший в еженедельнике «Стар Уикли» статью, полную оскорблений, жители Бюржо сплотили свои ряды: даже те, кто сочувствовал китихе и не принимал участия в трагических событиях, стали теперь заодно с «охотниками». Пресса и радио обвиняли всех без разбора, и поэтому естественно, что оскорбленные и озлобленные горожане, не имеющие возможности ни защититься, ни оправдаться, выступили единым фронтом. Атмосфера в городе переменилась как по волшебству. Расстрелявшие китиху вдруг оказались невинными жертвами несправедливых обвинений; общественное мнение пришло к выводу, что они правильно поступили.
В такой ситуации Юго-западный клуб, состоявший в основном из городских дельцов и заправил, конечно, снова переменил позицию.
Мне позвонили из клуба в тот же вечер, в четверг. Говорили вежливо, но недвусмысленно дали понять, что Юго-западный клуб считает нужным нарушить наш союз и отныне будет стараться восстановить доброе имя Бюржо. |