– Затруднит. Но я полагаю, у вас что‑то важное. Вам известно, на каких условиях мы в нынешней ситуации готовы слушать.

Следом за нею Биргитта Руслин прошла в стеклянную дверь и дальше, в какую‑то пустую сейчас комнату.

– Кабинет не мой, – сказала Виви Сундберг. – Но поговорить можно.

Биргитта Руслин села в неудобное посетительское кресло. Виви Сундберг прислонилась к стеллажу, полному регистраторов с красными корешками.

Биргитта Руслин собралась с мыслями, одновременно подумав, что ситуация совершенно неподходящая. Виви Сундберг уже решила: что бы она ни рассказала, для расследования это значения не имеет.

– По‑моему, я кое‑что нашла, – сказала Биргитта Руслин. – След, можно и так назвать.

Виви Сундберг с непроницаемым видом смотрела на нее. Биргитта Руслин восприняла это как вызов. Во всяком случае, она судья и худо‑бедно понимает, что может заинтересовать полицейского, расследующего преступление.

– Возможно, то, что я имею сказать, настолько важно, что вам стоит позвать сюда кого‑нибудь еще.

– Зачем?

– Я уверена, так надо.

Решительный тон возымел действие. Виви Сундберг вышла в коридор. А через несколько минут вернулась с кашляющим господином, которого представила как прокурора Робертссона.

– Я руковожу дознанием. Виви говорит, у вас важное сообщение. Вы судья из Хельсингборга, если не ошибаюсь?

– Верно.

– Прокурор Хальмберг еще на службе?

– Вышел на пенсию.

– Но он по‑прежнему в городе?

– Кажется, переехал во Францию. В Антиб.

– Везунчик. Прямо‑таки по‑детски обожал хорошие сигары. Присяжные в обморок падали в помещениях, где он проводил перерывы в заседаниях суда. От дыма. Когда курение запретили, он начал проигрывать дела. Объяснял это грустью и отсутствием сигар.

– Я слышала об этом.

Прокурор сел за стол. Виви Сундберг стала на прежнее место у стеллажа. Биргитта Руслин подробно рассказала о своих находках. Как узнала красную ленточку, выяснила, откуда она, а потом обнаружила китайца, который побывал в городе. Положила на стол видеокассету и китайскую брошюру, сообщила, что означают рукописные иероглифы.

Когда она закончила, никто не сказал ни слова. Робертссон испытующе смотрел на нее, Виви Сундберг разглядывала свои руки. Потом Робертссон придвинул кассету к себе, встал.

– Давайте посмотрим запись. Прямо сейчас. Звучит безумно. Но безумное убийство, возможно, требует безумного объяснения.

Они прошли в комнату для совещаний, где темнокожая уборщица собирала кофейные стаканчики и бумажные пакеты. Биргитту Руслин покоробила резкость, с какой Виви Сундберг приказала женщине выйти вон. С некоторым трудом Робертссон, чертыхаясь, запустил видеоплеер и телевизор.

В дверь постучали. Робертссон повысил голос, сказал, чтобы не мешали. Русские женщины поспешили прочь, шаги затихли. Смена кадра. Появился Ван Миньхао, глянул в камеру, исчез. Робертссон перемотал назад, остановил запись в тот миг, когда Ван смотрел в камеру. Виви Сундберг наконец тоже заинтересовалась. Задернула шторы на ближайшем окне. Картинка стала отчетливее.

– Ван Миньхао, – сказала Биргитта Руслин. – Если это имя подлинное. Двенадцатого января он ниоткуда появляется в Худиксвалле. Ночует в маленькой гостинице, прихватив с собой ленточку от бумажного фонаря, висящего в ресторане. Позднее эту ленточку находят на месте преступления в Хешёваллене. Откуда он взялся и куда уехал, я не знаю.

Робертссон, наклонясь вперед, стоял у телевизора. Потом сел. Виви Сундберг открыла бутылку минеральной воды.

– Странно, – обронил Робертссон. – Полагаю, вы удостоверились, что красная ленточка действительно из того ресторана?

– Я их сравнила.