Сон был тяжелый, и все вокруг – словно разбитая и перемешанная мозаика. Звезды, сатир, камни под ногами… Тевтоны, череп и молнии на эмблеме каперов, развороченный джип… Хрипловатый голос черной гарпии – и слезы в глазах Алисы…
– Да, представь себе, охраняют! Всю ночь с той стороны скалы сидят, в пустыню пялятся. Или ты думаешь, немцы отступятся? После того как они на форуме, на глазах у всех, сами же вызвали других на турнир, кто больше раз тебя замочит, а сами пока не то что ни разу тебя не прибили, так еще и два раза теплой кровушкой напоили? Своей же…
Леха мотнул головой, чтобы в голове прояснилось.
Кажется, была какая‑то мысль, когда засыпал. И вот сейчас мелькнула – и пропала. Даже не мысль, а воспоминание о мысли. Что‑то важное было. Эх, вспомнить бы…
– Давай, продирай глаза и вперед!
– Так темно же еще…
– Пока добежишь, как раз рассветет. Сколько каперы могут тебя охранять? Возьмут да и свалят отсюда отсыпаться! И опять один останешься. Они уже сутки тут безвылазно сидят! Или, думаешь, они железные?
Леха вздохнул – ну а что тут скажешь?
– Вот‑вот. Так что вперед – и с песней! Они и так уже на гуманизме к тебе лишились штуки полторы баксов. Да еще и с немцами поцапались. А это еще никому просто так с рук не сходило… Так что ты им теперь должен оттанцевать так, что…
Сатир покачал головой. Видно, даже на его бескостный язык сразу не приходили слова, способные описать нужную степень признательности.
И вдруг нахмурился, разглядывая Леху.
– Ну чего стоим, кого ждем?
Леха тоже разглядывал сатира.
Отупение после жесткого пробуждения отступило, и…
Все‑таки сон хорошо прочищает мозги. Раскладывает все по полочкам. И сразу видно, где чего не хватает.
Каперы за дело серьезно взялись, и их понять можно – пятьдесят штук на улице не валяются. А вот сатир? Он‑то что с этого собирается получить? Он ведь иначе жизни не представляет, кроме как баш на баш.
За понижение уровня боли старается?
Да нет вроде. Это Клык за понижение боли наседкой подрабатывает, и что‑то сатир без всякого уважения о нем… Но тогда – что?
Если размышлять логично, то если он старается не за отключение боли, то…
Леха сглотнул. Неужели…
Но как?!
– Эй! – Сатир пощелкал пальцами перед Лехиной мордой. – Чего это у тебя рожа такая задумчивая стала? Приснилось чего?
– Каперы понятно, за что не спят. А ты за что суетишься?
У сатира взлетели брови.
Он уставился на Леху, хлопая глазами, словно первый раз увидел. И вдруг довольно осклабился:
– Ха… А ты, гляжу, не такой бычок‑однолетка, каким прикидываешься… – Сатир погрозил Лехе пальцем: – Значит, нашел вчера схрон все‑таки?
Та‑ак… Все‑таки есть за что поторговаться?
– Когда нашел‑то? Сразу? И весь день мне голову морочил?
Леха неопределенно мотнул мордой: как хочешь, так и понимай.
– Нашел, значит, и ни гу‑гу? Поторговаться решил… – Сатир помолчал, разглядывая Леху. Опять хмыкнул: – Уважаю… Значит, начистоту хочешь?
Леха молчал.
Похоже, это лучший способ в разговоре с сатиром. Как в игре с гроссмейстером: единственный путь не дать игре закончиться через два десятка ходов – это иногда просить форы и переворачивать шахматную доску. Так и с сатиром – лучше многозначительно молчать. Пусть‑ка сам с собой поиграет. Может, и перехитрит самого себя?
– Ну, давай начистоту… – сказал сатир. – Просто отключение боли тебя, как я понимаю, не устраивает?
– Как и тебя.
– Верно сечешь, рогатенький… – Сатир вздохнул. |