Киндаити тоже присутствовал на службе, там и услышал от настоятеля любопытнейшую историю.
– Знаете, господин Киндаити, на днях я обнаружил нечто интересное.
Ояма, должно быть, опьянел от выпитого вина, иначе как объяснить, зачем ему понадобилось подсесть именно к Киндаити да еще с волнением рассказать ему то, что он рассказал?
– Что же такое вы обнаружили?
Настоятель плутовато усмехнулся.
– Ну, наверное, мне не следовало употреблять слово «интересное», когда речь идет о тайне старого Сахэя. Хотя и тайной это не назовешь – в наших краях она всем известна. Только вот подтверждение я нашел совсем недавно.
– О какой же тайне господина Инугами вы говорите? – В Киндаити зашевелилось любопытство.
Маслянистое лицо Оямы сморщилось в тонкой ухмылке.
– Вы же знаете, о чем я говорю. А может быть, и не знаете. Нет, вы, конечно, должны знать. В конце концов, всякий раз, когда люди рассказывают историю Сахэя Инугами, они приберегают его тайну напоследок, – сказал Ояма с намеком. – Вы знаете, что между Сахэем и дедом Тамаё, Дайни Нономия, были гомосексуальные отношения, не так ли?
– Ч‑то? – выпалил Киндаити, но тут же пришел в себя и огляделся. К счастью, остальные присутствующие на службе собрались в дальнем конце комнаты, и никто не обращал на Киндаити никакого внимания. Оторопев, он выпил одним глотком пиалу чая.
Для Киндаити откровение настоятеля было как гром среди ясного неба. Об этой стороне жизни Сахэя в «Биографии Сахэя Инугами» не упоминалось, и Киндаити услышал об этом впервые.
В свою очередь, удивленный изумлением Киндаити, Ояма заморгал.
– Значит, вы ничего не знаете?
– Нет, не знаю. В «Биографии Сахэя Инугами» об этом ничего не говорится, хотя и сообщается множество подробностей об отношениях Сахэя с Дайни Нономия.
– Разумеется. О таких вещах люди предпочитают не говорить в открытую, но у нас об этом знают все. Разве господин Фурудатэ ничего не сообщил вам?
Фурудатэ – благородный человек и, ясное дело, воздержался от того, чтоб открывать чужие личные секреты. Хотя сам факт гомосексуальных отношений между Дайни и Сахэем все же имел какое‑то отношение к теперешнему делу.
Некоторое время Киндаити сидел в задумчивости, уставясь взглядом в одну точку, словно в бездну. Наконец он поднял глаза.
– Вы говорите, что нашли какое‑то подтверждение этому. Какое именно?
Настоятель как‑то вдруг засмущался своей откровенности, но отказаться от возможности поделиться с кем‑то своим открытием все же не смог.
– Да, подтверждение… – начал он, подавшись вперед и дыша в лицо Киндаити винным перегаром.
По словам Оямы, он недавно приводил в порядок кое‑какие вещи, хранившиеся в ризнице святилища, и нашел там китайский сундучок. Сундучок был завален всяким пыльным хламом, и потому он никогда прежде не обращал на него внимания, а тут заметил, что крышка сундучка аккуратно опечатана полоской бумаги, на которой тушью что‑то написано. Бумага так почернела от времени и копоти, что поначалу ему никак не удавалось прочесть надпись, но после долгих усилий он наконец разобрал следующие иероглифы «Запечатано в присутствии Дайни Нономия и Сахэя Инугами 25 марта 1911».
– Двадцать пятое марта тысяча девятьсот одиннадцатого года. Эта дата о многом говорит. Вы ведь читали «Биографию», а стало быть, знаете, что Дайни Нономия умер в мае тысяча девятьсот одиннадцатого. Выходит, китайский сундучок был запечатан этими двумя людьми незадолго до кончины Дайни. Вероятно, Дайни понимал, что жить ему остается недолго, и он вместе с Сахэем что‑то заложил в сундучок. Так я подумал.
– И вы сорвали печать?
Уловив укоризну в голосе Киндаити, настоятель поспешно замахал рукой в знак протеста. |