Китайский сундучок

Вот и все. Сравнение отпечатков руки без всяких сомнений доказало, что человек в странной маске– это Киё Инугами. Такэ и Томо попросту строили воздушные замки, предполагая, хотя и с малой долей вероятности, что вернулся не Киё, а какой‑то самозванец. Но почему же, несмотря на ясно вынесенный приговор, в воздухе по‑прежнему витает неудовлетворенность? Почему у всех такой вид, будто еще не прозвучало все, что должно быть сказано?

Хорошо, пусть отпечатки сходятся. Но разве невозможно как‑то подделать отпечатки пальцев? Пусть даже это невозможно сделать, но нет ли здесь какого‑то трюка или обмана?

Неудивительно было читать такие сомнения на враждебных лицах остальных членов клана, но почему – вот странно – даже у Мацуко, матери Киё, какой‑то смущенный вид? Почему в тот момент, когда Футзисаки объявил, что человек, сидящий рядом с ней, без сомнения, ее сын, на лице ее мелькнуло необъяснимое волнение?

Однако Мацуко была слишком хладнокровна, чтобы дать своей тревоге проявиться дольше, чем на мгновение. Тут же взяв себя в руки, она окинула остальных язвительным, привычно злобным взглядом и заговорила в своей обычной раздраженной манере:

– Вы все слышали результаты. Есть ли у кого‑нибудь возражения? Если есть, прошу высказать их здесь и сейчас.

Конечно, возражения были у всех. Они просто не знали, как их сформулировать. Все выжидающе молчали, и тогда Мацуко повторила, чтобы они как следует запомнили смысл ее слов:

– Молчание доказывает, что сказать вам нечего, а стало быть, можно считать, что ни у кого возражений нет. Иначе говоря, вы признаете, что этот человек– Киё. Инспектор Татибана, благодарю вас. Что ж, Киё, пойдем?

Мацуко встала, за ней – Киё в маске. Интересно, потому ли, что от долгого сиденья на татами у него затекли ноги, двигался он как‑то неуверенно?

И в этот момент Киндаити снова заметил, как Тамаё приоткрыла рот, будто собралась что‑то сказать. Затаив дыхание, он внимательно смотрел на Тамаё, но и на этот раз она крепко сжала губы и опустила глаза.

Мацуко и Киё в комнате уже не было.

Так чего же не сказала Тамаё? Она собиралась что‑то произнести – и не один раз, а дважды, и в эти моменты само ее лицо свидетельствовало о чрезвычайной важности того, что она хочет сказать. Вот почему ее нерешительность страшно разозлила Киндаити. Уже потом, оглядываясь назад, он понял, что должен был сделать так, чтобы она заговорила, даже если бы ему пришлось заставить ее заговорить, потому что это дало бы ему возможность уладить по крайней мере полдела прямо на месте и в тот же момент. Больше того, он мог бы предотвратить преступления, которым суждено было свершиться.

– Ну что ж, – облегченно вздохнул инспектор Татибана, когда члены семьи удалились, – по крайней мере, теперь нам кое‑что точно известно – кто этот человек в маске. В делах такого рода невозможно поступать иначе, как только отшелушивать тайны одну за другой, как луковицу.

В тот же день вынутое из озера тело Такэ подверглось вскрытию и вернулось на виллу Инугами. Согласно данным вскрытия, причиной смерти стала единственная колотая рана в спину по направлению к сердцу, и смерть, вероятно, наступила между одиннадцатью и двенадцатью часами предыдущей ночи. Интересно другое: по виду раны эксперты сделали вывод, что Такэ был заколот не мечом, но чем‑то вроде кинжала.

Именно этот вывод чрезвычайно заинтересовал Киндаити. В самом деле, кинжалом можно лишить человека жизни, но отделить голову от тела – затруднительно. Значит ли это, что убийца имел наготове два орудия – кинжал и что‑то еще для отделения головы?

Во всяком случае, тело Такэ было возвращено семье, и ночью на вилле Инугами настоятель святилища Насу Ояма отслужил поспешную заупокойную службу в соответствии с синтоистской верой семьи Инугами.