Все же в конце концов Тамаё заметила, что находится в своей собственной комнате, лежит в своей собственной постели и на ней ее собственная ночная одежда. Как это может быть? Не принес ли Томо ее в эту комнату, чтобы обесчестить? Нет, это немыслимо. Значит, он принес ее сюда после того, как осуществил свое злодеяние? Сердце у Тамаё чуть не разорвалось от нового приступа печали и гнева.

Послышался шорох по ту сторону двери. Тамаё поспешно прикрылась одеялом и окликнула:

– Кто там?

Ответа не последовало, и она спросила еще раз:

– Кто там?

– Извиняюсь, барышня. Меня беспокоит, как вы себя чувствуете?

Это голос Макаки. Искренний и простецкий, как всегда, но в нем звучит ласковая озабоченность. Тамаё не смогла сразу ответить ему. Знает ли Макака? Знает ли он, что Томо, наверное, подверг ее наихудшему бесчестью, которое может выпасть на долю женщины?

– У меня все в порядке. Все хорошо.

– Вот и ладно. Кстати, барышня, тут у меня есть кое‑что, одним словом, вам надо бы на это глянуть. Ага, я так думаю, вам надо на это глянуть, да поскорее. Чем скорее вы это увидите, тем скорее успокоитесь.

– Что это?

– Клочок бумаги. Крошечный клочочек бумаги.

– И этот клочок бумаги меня успокоит?

– Именно так, барышня.

Тамаё призадумалась.

– Тогда подсунь его под дверь, – сказала она.

Ей не хотелось никого видеть. Ей не хотелось, чтобы кто‑нибудь, даже Макака, видел ее лицо.

– Ладно. Так я и сделаю. А вам, как это увидите, так сразу и полегчает. А потом я все расскажу, только сперва вы малость успокойтесь, лягте и полежите тихонько, ладно?

Он говорил совсем как няня, ласково, утешительно. На глаза у Тамаё навернулись слезы.

– Макака, а сколько времени?

– Самое начало одиннадцатого.

– Да… я знаю… но… – в замешательстве пробормотала Тамаё, глядя на часы у постели, и Макака наконец понял, чего от него ждут.

– Ох, барышня, извиняюсь. И вправду, откуда вам знать? Сегодня‑то – уже завтра. Прошла ночь, а теперь одиннадцатый час утра. Понимаете?

– Да, понимаю.

– Я подсуну бумажку под дверь, а вы прочтете, а потом еще поспите, ладно? А я пошел, меня инспектор зовет.

Когда шаги Макаки, удаляясь, стихли в коридоре, Тамаё выскользнула из постели. Уголок бумаги торчал из‑под двери. Она подняла его и вернулась в постель. Это был маленький листок, словно вырванный из записной книжки, и на нем было написано что‑то неразборчивое. Она включила лампу.

Писавший, должно быть, пытался изменить почерк – иероглифы имели странно жесткое и неуклюжее начертание. Тамаё прочла, и снова ее бросило сначала в холод, потом в жар:

Томо не добился своего. Я свидетельствую, что Тамаё осталась чиста и невинна, как прежде.

Человек из тени

Неужели это правда? Кто этот «Человек из тени»? И главное, откуда у Макаки этот клочок бумаги?

– Макака! Макака! – тут же закричала Тамаё, но его уже след простыл.

Некоторое время она размышляла над всем случившимся, затем встала и поспешно оделась. Дурман еще не совсем прошел, но это не может ее остановить, она должна избавиться от неопределенности – от этой ужасной неопределенности – и немедленно.

Одевшись и наспех приведя себя в порядок, Тамаё вышла в коридор и стала искать Макаку, но его нигде не было.

Ну да, конечно, вспомнила она, он ведь что‑то говорил об инспекторе, будто тот его ждет.