|
– Я думаю, – начал он медленно, несколько покровительственным тоном, – что рано или поздно мы бы все равно встретились – либо в Вашингтоне, либо в штабе Гранта, потому что «Хукер, Мичем и компания» бывают всюду и известны не хуже генерал майоров, не говоря уже, – он покосился на погоны Бранта, – о бригадных генералах. Очень странно, как ты еще не слыхал обо мне; правда, ты ведь еще новичок в армии. – Но я страшно рад, Джим, – с улыбкой сказал Брант, – что слышу о тебе сейчас, да еще из твоих собственных уст, и в восторге, что они говорят на эту тему так же откровенно, как в старину, – добавил он лукаво. – Поздравляю тебя, приятель, с успехами. Когда ты бросил театр? Мистер Хукер слегка поморщился. – Знаешь ли, в сущности, я никогда и не был актером. – Он помахал рукой с подчеркнутой небрежностью. – Выступал на сцене только для того, чтобы доставить удовольствие жене. Миссис Хукер не стала бы играть с вульгарными профессионалами, понимаешь? По правде то говоря, я почти всегда был антрепренером и директором театра. Как только началась война, я махнул на Восток предложить дяде Сэму свою шпагу и опыт войны с индейцами. В Сент Луисе мне предложили крупный контракт на поставку свинины, вот с тех пор и верчусь. Много раз предлагали чин офицера в действующей армии, да я отказывался. – Почему же? – невинно спросил Брант. – Слишком много вокруг вестпойнтовских индюков, – значительно заметил Хукер, – и слишком много развелось шпионов! – Шпионов? – рассеянно отозвался Брант, мгновенно вспомнив о мисс Фолкнер. – Да, шпионов, – упрямо и загадочно продолжал Хукер. – Одна половина Вашингтона следит за другой. А женщины, начиная с жены президента, по большей части союзницы конфедератов! Брант пытливо поглядел на гостя, но тут же сообразил, что это обычная болтовня Джима Хукера, которой нельзя придавать значения. Он опять улыбнулся и спросил уже мягче: – А как поживает миссис Хукер? Мистер Хукер устремил глаза в потолок, встал и сделал вид, что смотрит в окно; потом опять сел у стола, словно перед воображаемой публикой, и, играя перчаткой, как делают на сцене, когда изображают беспечность и хладнокровие, изрек: – Таковой больше не имеется! – Боже мой! – воскликнул Брант с искренним волнением. – Прошу прощения. Право же, я… – Мы развелись, – продолжал Хукер, переменив позу и тяжело опираясь на саблю; глаза его были по прежнему устремлены на воображаемую публику. – Наблюдалось, понимаешь ли, несходство характеров, и… – он слегка подбросил перчатку, – …мы расстались! Ха ха! Он засмеялся негромким, горьким, презрительным смехом, однако Брант почувствовал, что до сих пор Хукер относился к этому с полнейшим равнодушием. – А мне казалось, что у вас такие хорошие отношения! – нерешительно пробормотал Кларенс. – Казалось! – с горечью повторил Хукер, насмешливо озирая некий воображаемый второй ряд кресел в партере. – Да, казалось! Были у нас и другие разногласия, социальные и политические. Ты должен меня понять, ведь и ты тоже страдал. – И он порывисто пожал Бранту руку. – Но мы, – продолжал он высокомерно, снова играя перчаткой, – мы ведь светские люди, мы этим пренебрегаем, и баста. Напряженность торжественной позы, вероятно, показалась ему утомительной; он уселся поудобнее. – Однако, – сказал Брант с любопытством, – я всегда думал, что миссис Хукер целиком за Союз и за северян? – Показное! – возразил Хукер своим обычным тоном. |
