|
И все же Кларенс обрадовался, когда гости стали расходиться и громадные комнаты опустели, а Сюзи появилась под руку с мужем и кокетливо напомнила о его обещании: – Мне хочется поболтать с вами о старине. Генерал Брант, – пояснила она Бумпойнтеру, – женился на моей приемной матери в Калифорнии, в Роблесе, в милой старой усадьбе, где я провела свои молодые годы. Так что мы почти родственники, – прибавила она с очаровательной наивностью. У Бранта промелькнули в памяти слова Хукера, когда он хвастался своим родством с сенатором, но сейчас они вызвали у него только улыбку. Он чувствовал, что уже получил четкую роль в легкомысленной комедии, которая разыгрывалась вокруг. Зачем противиться, зачем слишком пристально всматриваться в чужую мораль? Он предложил Сюзи руку и повел ее вниз, а она, не задерживаясь в столовой, отдернула кисейную занавеску и, многозначительно сжав его руку, увела его в залитую лунным светом оранжерею. За занавеской стоял простой маленький диванчик. Она опустилась на него, не выпуская его руки, и, когда он сел рядом, их пальцы встретились во взаимном пожатии. – Ну вот, Кларенс, – произнесла она, прижимаясь к нему с легкой, приятной дрожью, – правда, это немножко напоминает ваше кресло там, в Роблесе? И подумать, что с тех пор прошло пять лет! Но что с вами, Кларенс? Вы изменились, – сказала она, разглядывая при луне его смуглое лицо, – или вам хочется что то мне сказать… – Да, хочется… – И, конечно, что то страшное! – Она наморщила лобик с прелестным выражением испуга. – Ну, представьте, что вы уже сказали, и давайте продолжать все по старому. Согласны, Кларенс? Отвечайте! – Боюсь, что у меня не получится, – ответил он с грустной улыбкой. – Вам хочется сказать о себе? Так знайте, – продолжала она быстро и весело, – что мне все о вас известно, как и прежде… и я не придаю этому значения и никогда не придавала, и мне это совершенно безразлично и всегда было безразлично. Можете не терять времени, Кларенс. – Нет, я хотел сказать не о себе, а о моей жене, – медленно произнес он. Выражение ее лица слегка изменилось. – Ах, о ней! – сказала она, помолчав. И добавила, точно примиряясь с неизбежным: – Говорите, Кларенс. Он начал. Сколько раз он повторял самому себе эту жалостную историю и всегда остро переживал ее и даже опасался, что, рассказывая другим, не совладает со своим волнением и горечью. Но, к своему удивлению, он убедился, что своей подруге детства он рассказывает все деловым тоном, спокойно, почти цинично, подавив ту преданность и даже нежность, которые владели им с того времени, как его жена, загримированная мулаткой, тайком наблюдала за ним в кабинете вплоть до того часа, когда он переправил ее через линию фронта. Он утаил только соучастие и самопожертвование мисс Фолкнер. – И она убралась, после того как вышибла вас из армии, Кларенс? – заметила Сюзи, когда он кончил. Лицо его стало каменным. Но он чувствовал, что зашел слишком далеко, чтобы ссориться со своей приятельницей. – Она ушла. Я совершенно уверен, что мы с ней никогда больше не встретимся, иначе я не стал бы вам рассказывать. – Кларенс, – просто сказала Сюзи и опять взяла его за руку, – не верьте вы этому! Она вас не выпустит. Вы один из тех, которых женщина, зацепившись, уже не отпустит, даже если ей кажется, что любовь прошла, даже если она встретит человека более значительного и более достойного. Я думаю, это оттого, что вы совсем не такой, как другие. У вас есть много такого, за что можно зацепиться, вам не так легко ускользнуть, как другому. |
