|
Но ведь именно ее тривиальность, ее легкомыслие всегда и действовали на Бранта. Опять, как и в Роблесе, он почувствовал, как несовместима этика Сюзи с его собственной. А между тем разве она не права в своем восхитительном практицизме? Разве она была бы так счастлива, если бы осталась верна миссис Пейтон, своему монастырю, своей кратковременной сценической карьере, Джиму Хукеру, наконец, ему самому? И, по совести говоря, разве Хукер или он сам пострадали от ее непостоянства? Нет! Судя по тому, что он слыхал, Сюзи была для сенатора подходящей подругой жизни благодаря своей светской привлекательности, умению блистать, очаровательному тщеславию, перед которым смолкали все подозрения, и полной безответственности во всем, вплоть до политических взглядов. Никто, даже близкие друзья, не осмеливался считать, что сенатора связывают ее обещания, и поговаривали, что достойный муж весьма выигрывает от такого положения вещей. Брант решил принять приглашение, надеясь, что оно отвлечет его от мрачных мыслей. Луна уже поднялась высоко, когда он выехал в экипаже из душных улиц по направлению к Солдатскому Приюту – лесистому предместью, где бывали и президент и министры, а достопочтенный сенатор, подобно Кубла хану , соорудил увеселительный дворец, чтобы принимать в нем своих друзей и сторонников. Когда экипаж подкатил к дому, окна мерцали, как светлячки сквозь листву, теплую ночную тишину нарушал только военный оркестр, который играл на веранде мечтательный вальс, воздух был напоен ароматом жасмина. Брант вспомнил своих фронтовых товарищей, и ему стало стыдно. Но это настроение скоро рассеялось при виде офицеров, толпившихся в вестибюле; там были некоторые из его высших начальников. Наверху лестницы, среди блистающих орденами и лентами членов дипломатического корпуса, стояла Сюзи. На ее обнаженных плечах и шее сверкали бриллианты, лицо светилось детским оживлением. Бранта она встретила только молчаливым, значительным рукопожатием, но минуту спустя взяла его под руку. – Вам еще предстоит познакомиться с ним, – шепнула она. – Он много о себе воображает, совсем как Джим. Но он умеет внушить свое мнение другим, а у бедного Джима это не получалось. Она остановилась перед тем, кому только что дала такую характеристику, и представила Бранта. Да, это был тот самый человек – внушительный, способный, самоуверенный. Одного взгляда его острых глаз, привыкших взвешивать людские слабости и честолюбивые стремления, и краткого обмена несколькими торопливыми репликами оказалось достаточно, чтобы сообразить, что Брант в данное время для него бесполезен, и через минуту они расстались. Брант бродил среди толпы гостей, чувствуя почти с раскаянием, что сделал непоправимый шаг. Его ободряли присутствие двух трех репортеров и корреспондентов, следовавших за ним по пятам, и взгляды двух трех хорошеньких женщин, явно заинтересованных задумчивым видом красивого, изящного офицера с саркастическим выражением лица. Но через минуту ему пришлось пережить искреннее волнение. На середину гостиной плавно вышла высокая молодая женщина, чья ленивая, но грациозная походка показалась Бранту знакомой. Когда она обернулась, он увидел ее лицо. Это была мисс Фолкнер. До сих пор ему приходилось видеть ее либо в серой конфедератской амазонке, как при первом знакомстве, либо в легком муслиновом платье, которое на ней было в «Серебристых дубах». Теперь ему показалось, что ей еще больше к лицу обдуманная элегантность вечернего туалета, что жемчужное ожерелье на прекрасной шее облагораживает и смягчает вызывающее своеволие изящного подбородка и плеч. Внезапно их взгляды встретились; она заметно побледнела; ему даже показалось, что она оперлась на руку своего кавалера. |
