|
У Бранта она вызвала негодование и жалость, его положение становилось невыносимым. А Хукер презрительно выплюнул в плевательницу тоненькую струйку табачного сока и на минуту погрузился в скорбное молчание. – Расскажите нам еще раз об этом сражении, – попросил с улыбкой один из слушателей. Хукер подозрительно оглядел бар, а затем продолжал театральным шепотом, который был прекрасно слышен в каждом углу: – Тут нечего много расписывать, и если бы не принцип, я вообще не стал бы говорить. Когда человек испытал войну с индейцами, ему не очень то интереснны все эти вестпойнтовские сражения с ихней математикой! Так вот, возращаюсь я из разведки – хотелось, знаете, помочь ребятам, – сижу себе в фургоне, дело к рассвету, и приходит один бригадный генерал и заглядывает ко мне. Да, забыл вам сказать, джентльмены, что он с минуты на минуту ждал атаки, но мне об этом и не намекнул. «Здравствуйте, – говорит, – Джим». – «Здравствуйте, генерал». – «Не можете ли, – говорит, – одолжить мне сюртук и шляпу, у меня тут кой какие дела с караульными, не хочу, чтобы меня узнали». – «К вашим услугам, генерал», – говорю. Снимаю сюртук и шляпу, а он тут же переодевается. «У нас, – говорит, – почти одинаковая фигура, Джим, – а сам посматривает на меня. – Примерьте ка мои вещи и поглядите сами». И протягивает мне свой мундир с золотым шитьем и шнурками, со звездой на эполетах – ну, полную генеральскую форму, убей меня бог! А я и надел ее, как невинный младенец. Тут он сует мне еще свою саблю и пояс и говорит: «Кажется, талия у нас тоже одинаковая». Я и это надел. «Не снимайте, – говорит, – пока я не вернусь, – здесь на болоте очень сыро, и можно схватить малярию». И с этими словами ушел. Поверьте, джентльмены, не прошло и пяти минут, как вдруг загрохотало – бах! бах! трах! – и слышен рев. Выхожу из фургона, темным темно, стрельба продолжается. Гляжу – скачет ординарец с лошадью в поводу. «Садитесь, генерал, на нас напал неприятельский арьергард». Тут Хукер приостановился, оглядел аудиторию и мрачно продолжал, понизив голос: – Ну, я, конечно, не дурак, а в такие минуты мозг всегда здорово работает. Я сразу все смекнул. Я понял генеральскую проделку: он смылся в моем платье, а меня оставил врагам в своем мундире. Но я не из трусливых: сел на коня и поскакал туда, где строились солдаты! Я им ничего не сказал, чтобы они не узнали по голосу, я только взмахнул саблей, и они, черт подери, пошли за мной! Через минуту мы были в самой гуще. В шляпе у меня было столько дырок, сколько в этой цедилке, мундир пробила дюжина пуль, пули сорвали с меня эполеты, но я подбадривал ребят, и мы таки остановили южан! Да, мы задержали их, джентльмены, до тех пор, пока не услышали трубы нашей дивизии, – оказывается, она сама поперла прямо на нас этот чертов арьергард. Вот как я спас положение! Но тут мятежники набросились в последний раз, отрезали меня, и я попал в плен. И это я, который выиграл сражение! Вокруг раздались иронические аплодисменты, а Хукер угрюмо осушил еще стакан, затем поднял руку, точно хотел показать, что не нуждается в одобрении. – Я сказал, что меня взяли в плен, джентльмены, – продолжал он с горечью, – но это еще не все. Я добился свидания с Джонстоном, рассказал ему все, как было, и потребовал, чтобы он обменял меня на какого нибудь генерала. Он говорит: «Убирайтесь к черту!» Тогда я написал командиру дивизии, как я спас положение у «Серебристых дубов», когда удрал бригадный генерал. |
