Какой то заспанный субъект, стоя в дверях, принял немногие письма и посылки, но единственным новым пассажиром был, очевидно, Кларенс. Пропала
надежда, что его таинственный предшественник появится откуда нибудь из за угла в последний момент. Войдя в карету, он быстро оглядел своих спутников и убедился, что
незнакомца среди них нет. Ехали главным образом мелкие торговцы или фермеры, два три старателя и какой то американец испанского происхождения – человек более высокого
круга. Зная, что люди этого класса предпочитают ездить верхом и редко пользуются почтовой каретой, Кларенс обратил на него внимание, и их взгляды несколько раз скрестились
с выражением взаимного любопытства. Вскоре Кларенс заговорил с ним по испански; путешественник ответил непринужденно и любезно, но на следующей остановке сам спросил о чем
то кондуктора с явным акцентом жителя Миссури. Любопытство Кларенса было удовлетворено: это был, очевидно, один из ранних американских поселенцев, которые так долго жили в
Южной Калифорнии, что переняли и язык и одежду испанцев.
Разговор в карете коснулся вечерних политических новостей – вернее, это было, по видимому, ленивое продолжение недавнего горячего спора, один из участников которого,
рыжебородый старатель, теперь ограничивался глухим ворчанием, выражавшим несогласие. Кларенс заметил, что миссуриец не только забавлялся, слушая спор, но, судя по лукавому
блеску его глаз, сам и был коварным подстрекателем. Поэтому он не удивился, когда тот вежливо обратился к нему с вопросом:
– А в ваших местах какие настроения, сэр?
Но Кларенсу совсем не хотелось вступать в разговор, он коротко ответил, что едет из Сан Франциско и пассажиры, должно быть, осведомлены обо всем не хуже его… Быстрый,
испытующий взгляд, брошенный незнакомцем, заставил его пожалеть о своих словах, но в наступившей тишине рыжебородый пассажир, у которого, видимо, накипело на сердце, решил
заговорить. Хлопнув себя огромными руками по коленям и нагнувшись далеко вперед, так что его огненная борода казалась головней, брошенной в самую гущу спора, он угрюмо
сказал:
– Вот что я вам скажу, джентльмены. Не в том дело, какие политические взгляды здесь или там, не в том, какие права у штатов и какие у федерального правительства, не в том,
имеет ли правительство право послать подмогу своим солдатам, которых эти конфедераты осаждали в форте Самтер, а в том, что первый же выстрел по флагу сорвет цепи со всех
проклятых черномазых к югу от линии Мэсон Диксон. Слышите? И как бы вы себя ни называли: конфедераты или унионисты , «медноголовые» или сторонники «мирных предложений» ,
вы должны это понять!
Некоторые пассажиры уже готовы были очертя голову ввязаться в спор, один ухватился за ременную петлю и приподнялся, другой разразился хриплой бранью, как вдруг все стихло.
Все взоры обратились к незаметной фигуре на заднем сиденье. Это была женщина с ребенком на коленях; она смотрела в окно с обычным для ее пола безразличием к политике.
Кларенс достаточно хорошо знал грубоватую этику дороги, чтобы понять, как эта женщина, сама не сознавая своего могущества, не раз в течение дня смиряла страсти спорщиков.
Теперь они снова опустились на свои места, и грохот колес заглушил их ворчание. Кларенс взглянул на миссурийца; тот со странным любопытством уставился на рыжебородого
старателя.
Дождь перестал, вечерние тени стали длиннее, когда наконец они добрались до Фэр Плэйнс, где Кларенс рассчитывал достать верховую лошадь, чтобы доехать до ранчо. К своему
удивлению, однако, он узнал, что все наемные лошади разобраны, но вспомнил, что тут под присмотром арендатора пасется часть его собственного табуна и что таким образом он
может выбрать лошадь получше. |