Неплохо, наконец, посидеть с удочками на Великой и доказать этому «морскому волку» Сашке Бондарину, что он не такой уж незадачливый рыболов, как тот изображал его на школьном вечере самодеятельности.

На этом Федя и остановился. Сейчас он знатно отоспится, а потом займётся рыболовной снастью.

Но сон не шёл. Видимо, сказывалась привычка просыпаться чуть свет, нажитая за дни подготовки к экзаменам. Федя рывком сбросил одеяло, вскочил с постели и быстро оделся.

«Солдат встал и пошёл», — вспомнил он суворовское изречение. Сделал перед окном несколько приседаний, потом выбежал в огород к турнику и принялся подтягиваться на железной высветленной руками трубе.

Вдруг Федя услышал за спиной негромкий голос: «Восемь… девять…» — оглянулся и сорвался с турника. Под раскидистой яблоней, уперев в землю лопату, стоял отец, Матвей Сергеевич. Он был в нижней рубахе, волосатая сильная грудь обнажена, на литых, обнажённых по локоть руках перекатывались тугие мускулы. В густых белёсых усах пряталась добродушная усмешка.

— Ну зачем ты, папа, считаешь? — растерянно воскликнул Федя, дуя на покрасневшие ладони.

— Девять раз подтянулся. Маловато, прямо скажу.

— Так я бы и больше мог. Это ты меня сбил…

— Не знаю, не знаю, кто кого сбил. А только девять раз маловато для военного человека.

Отец снисходительно относился к увлечению сына военным делом, и в душе он надеялся, что с годами оно пройдёт. Сам он за свою жизнь навоевался досыта, был изранен и исколот в двух войнах, знал, как нелегка военная служба. А Федя с детства был слабым, болезненным мальчиком.

Трудно сказать, как это получилось, что Федя с малых лет увлёкся военным делом. Может быть, это шло от военных, которых много находилось в Острове — город был пограничным. Федя часто видел их на улицах, на ученьях, на стрельбищах. Подражая им, Федя ходил в детстве в гимнастёрке, носил на голове старую командирскую фуражку отца, любил нацеплять на себя ромбики, красноармейские звёздочки, бумажные ордена.

Уже в восьмом классе Федя твёрдо решил, что после школы пойдёт в военное училище.

В огород, через дыру в изгороди, пролез Борька Капелюхин, Федин одноклассник.

— Слушай, Сушков-Суворов! Победа! Виктория! — заговорил он гулким внушительным баском, перешагивая через грядки с клубникой и на ходу не забывая срывать красные, спелые ягоды, которые сами просились в рот.

— Виктория, говоришь? Ошибаешься, парень. Плохо в сортах разбираешься… А тебе бы пора, — ухмыляясь, сказал Матвей Сергеевич, намекая на пристрастие Капелюхина к ягодам из чужих садов и огородов.

— Здравствуйте, Матвей Сергеевич! — заметив Фединого отца, в замешательстве поздоровался Капелюхин и бросил выразительный взгляд на Федю, что должно было означать: есть новости, надо срочно поговорить.

— Здравствуй, здравствуй… — ответил Матвей Сергеевич, подозрительно поглядывая на ребят. — Так что же у вас за победа-виктория? Или посекретничать надо? Сделайте одолжение… могу и уйти.

— Да нет, какие там секреты, — остановил Федя отца и обратился к Капелюхину: — Чего там, Борька, говори…

Капелюхин привык видеть в каждом простом деле что-то необыкновенное и сообщать об этом другим только наедине и по секрету, поэтому сейчас заговорил без особого подъёма.

Вчера он был в горвоенкомате. Там уже получили разнарядку в военные училища. Скоро будут выдавать направления. Есть места и в Ленинград: военно-инженерное училище и морское. А это то самое, что им нужно.

— Наши заявления уже разобрали, и мы допущены к медицинской отборочной комиссии, — сообщил Капелюхин.