– Эти стены и ворота открыты только для разумных! То, что они похоронены вне Пресептории, – предупреждающий знак!..
– И все‑таки, почему их спрятали во внешней стене? – спросили наверху неразличимым голосом, и она поняла, что ее просто не слышат.
– Это знак, понимаете, знак того, что они еще не разумны, что им туда нельзя!
– И все‑таки, почему… – механическими, магнитофонными голосами твердили в недосягаемой для ее голоса вышине, и она вдруг увидела, что между гребнем стены и неподвижной группой людей просвечивает полоска пепельного рассветного неба…
Она вскочила, еще до конца не проснувшись, и ударилась головой о что‑то кожаное в упругое. Вспомнила – шторм‑будуар. Неужели проспала?
Она приоткрыла щелочку – так и есть, все гнезда пусты, а из соседнего помещения доносится сдержанный гул. Кушают, нехорошие люди!
Натянуть форму и сполоснуть лицо под родниковой струйкой фонтана было делом трех секунд. Приглаживая влажные волосы и намереваясь высказать все, что она думала по поводу подобных проявлений гуманизма, она вылетела в трапезную и…
«Если по вчерашнему счету, то – девять», – сказала она себе. Потому что в окружении всех одиннадцати стратегов за столом сидела Мара Миностра, краса ненаглядная. Златокудрая, ясноокая, в кремовой блузке и шортах, стилизованных под форму Голубого отряда, в сплошных клапанчиках, кантиках, строчечках со штучками и дрючками. И сшито, между прочим, не роботами. Варвара вдруг всей кожей почувствовала, что надетое на ней самой как‑то мешковато и главное – всю ночь пролежало под подушкой. Подобные мелочи ни разу в жизни ее не удручали, но, видимо, все рано или поздно бывает в первый раз…
Варвара приблизилась к столу и королевским жестом пресекла джентльменский порыв альбатросов космоса, пытавшихся подняться при ее появлении. Села. Прислушалась. Интервью двигалось полным ходом – Мара работала, и работала на совесть:
– Без вашей искренности, на которую я так надеялась, мне не донести до моих слушателей всю глубину мироощущения нежной и сильной души и аналитического ума перед грандиозностью и проблематичностью роли верховного судии доселе чуждого вам мира, перестройка основ которого…
Гюрг, с ласковой улыбкой слушавший воркующий голосок обольстительной гостьи, без колебания положил свою узкую ладонь на ее запястье, прерывая журчащий поток:
– Но в нашу компетенцию не входит что‑либо перестраивать. Достаточно поверхностного отчета, кстати, уже почти готового, и краткого руководства к действию – что взорвать, что закопать. Но – не сами. Мы белоручки.
– И вы не попытаетесь выключить этот… как его все называют… подводный управляющий центр?
Все называют – надо Же! Совсем недавно его называли «несуществующий управляющий центр».
– Дорогая Мара, мы пальцем его не тронем, уверяю вас! И зачем? Мы подсчитали всю энергетику, которая предположительно на его совести за эти полтора года, и нашли, что она падает почти по экспоненте. Так что подержим еще несколько лет эту базу на новой площадке, а потом можно будет понемножку и к морю возвращаться. Что же касается зверья, то на первых порах придется понаставить тут силовые барьеры различных уровней, чтобы не переели друг друга с голодухи… Я не слишком злоупотребляю специальной терминологией?
– Нет, что вы! Я давно заметила, что мужские коллективы обладают своеобразной особенностью – хранить в себе что‑то неизбывно детское… Так продолжим? Ваша вчерашняя находка, о которой пока знает только начальник базы…
– И вы. Откуда только?..
– Я – пресса, и притом в женском роде… Так что вы простите мне эту маленькую слабость – быть по‑мужски оперативной. |