— Вы ошибаетесь, Леонид, — перебила Анна. — Если вы думаете, что я хоть что-то знаю о причинах и мотивах такого поступка, то очень ошибаетесь. Это я вас хотела спросить — а не произошло ли в последнее время между вами чего-то такого, что могло вынудить Викторию…

— Не знаю! — вскинулся Гарусинский. — Не могу вспомнить ничего такого! По поведению Вики нельзя было предположить, что у нее кто-то появился, — по лицу Гарусинского пробежала судорога, — или у нее что-то случилось. Да и что могло у нее случиться?

— Ну хоть какие-то предположения должны у вас быть? — спросила Анна. — Или версия?

— Версия у меня одна и очень плохая — кто-то обманом выманил Вику из дома, чтобы… Нет, я даже предположить не могу!

Вид Гарусинского окончательно перестал нравиться Анне. Побагровел, лицо цветом сравнялось со свеклой, трясется весь, того и гляди кондрашка хватит.

— Хотите успокоительного, Леонид? — предложила Анна.

— Да, хочу! Водка у вас есть? — наткнувшись на недоуменный взгляд Анны, Гарусинский пояснил: — Я с водителем.

Анна достала из холодильника початую невесть когда «гостевую» бутылку, поставила ее на стол и полезла в шкафы за посудой — рюмкой и тарелками для закусок. Когда она обернулась к Гарусинскому, то увидела, что он пьет прямо из бутылки, даже не пьет, а запрокинул голову и льет водку себе в открытый рот.

Анна невольно засмотрелась, потому что подобного способа ей никогда не доводилось видеть. Закончив пить (водка в бутылке еще оставалась), Гарусинский вытер губы тыльной стороной ладони, удовлетворенно хмыкнул и сказал:

— Спасибо. Закуски не надо и водки больше тоже.

Трястись, однако, перестал и вообще выглядел уже не таким взвинченным. Анна убрала посуду обратно, а бутылку на всякий случай оставила на столе.

— Давайте вспоминать вместе, — сказала она, садясь за стол напротив обмякающего на глазах Гарусинского. — Возьмем последнюю неделю или даже две недели…

Увы, «реконструкция событий» ничего не дала. Гарусинский божился, что никаких размолвок и ссор между ним и Викторией в последнее время не происходило. И ничего непонятного тоже не происходило. И ни про что такое, из ряда вон выходящее, Виктория не рассказывала и никакими переживаниями не делилась.

В итоге сошлись на том, что с Викой все в порядке, не иначе как чудит она, точнее — каждый попытался убедить другого в этом. Потом Гарусинский уехал «подключать» кого-то из знакомых к негласным поискам Виктории, а Анна отправилась на работу, гадая, что же такое могло произойти с кузиной. Впрочем, от такой взбалмошной особы всего можно ожидать. Небось нагрянул в Москву кто-то из давних друзей, а времени на «выстраивание» полноценного алиби с участием кого-то из подруг не было. Другое дело, если бы сестра исчезла, не оставив записки. Записка обнадеживала и успокаивала. Анне немного повезло — в отличие от Гарусинского ее не терзала ревность. А Гарусинский ревновал и ревновал нешуточно, потому что в речах его на фоне «Где она?» и «Как она могла?» часто звучало: «С кем она, интересно, сейчас?». Анна, в конце концов, поверила, что Гарусинский ничего не знает об обстоятельствах, подвигнувших Викторию на такой шаг. А вот Гарусинский ей, кажется, так до конца и не поверил…

Сестра объявилась вечером следующего дня. Анна уже успела доехать домой и поужинать, как запищал мобильный, который она забыла по приходу выложить из сумки.

— Вика! — заорала Анна, предупрежденная определителем о том, кто ей звонит.