– Скажи им, скальд, чтоб убирались в свое селение. Даты разят врага в бою и не трогают желторотых.

    Коек махнул рукой в сторону Болоны и произнес всего одно слово:

    – Уходите.

    Дулебы, еще не веря, медленно, озираясь на каждом шагу, двинулись к опушке, а потом кинулись бегом, едва не обгоняя ветер.

    – Вперед, даты! – закричал Йэльм и воины дружно вышли из леса. Приминая буйную сочную траву, они сбились в плотный беспорядочный строй и зашагали вперед. Селение стало медленно приближаться.

    Хокан видел, как освобожденные дулебы добежали и юркнули в ворота; почти сразу послышался резкий звенящий звук. Селение быстро изготовилось к защите – стали видны воины на стенах. Солнце играло на их клинках и остриях копий.

    Йэльм захохотал:

    – Пусть порезвятся, трусливые южане!

    Болона застыла в ожидании нападения, но даты, приблизившись, отклонились в сторону и, не задерживаясь, прошли мимо стен. Дулебы-воины мрачно наблюдали с укреплений, ожидая возможного подвоха и скоро ими овладела растерянность – такого никто еще не видал.

    Даты, не проронив ни звука и не задерживаясь, промелькнули совсем рядом и проворно скрылись на юге за близким туманным горизонтом.

    Бролин вел их дальше, к пещерам, где шумел у озера водопад, где хозяйничали невиданные хунткоппы – собакоголовые люди, где Мунир-ворон хранил свой ларец, полный магической силы, и даты готовы были сокрушить все, чтобы завладеть им по праву меча и милостью Одина, отца Асов.

    Впереди вставали горы.

    5. ШАМАН

    Кибитки стояли неровным кольцом. Временное печенежское стойбище отгородилось от степи лишь ими – надежными и удобными домами на колесах. Ветер, ничем не сдерживаемый на равнинных просторах, шевелил натянутые шкуры, служившие степнякам стенами. В свете костров падали на них причудливые живые тени, казалось, это демоны бесшумно пляшут вокруг стойбища.

    Алликас-хан вышел из центрального шатра и, прищурив без того узкие глаза, огляделся. Кибитка шамана пристроилась внутри кольца, входом к центру. Алликас, мягко, по-кошачьи, ступая, направился к ней; следом, словно тени, скользнули два верных телохранителя – Сабир и Фаткулла. Им еще в детстве отрезали языки и воспитали на одном – звериной верности хану. Алликас тогда был тоже совсем еще мальчишкой и успел за годы привыкнуть к немым стражам, общаясь с ними только жестами, хотя телохранители прекрасно слышали и понимали речь. Что делать, привычка.

    Саят сидел прямо на земле, привалившись спиной к колесу, и курил длинную раскрашенную трубку. Приторный сладковатый запах ударил в ноздри. Алликас поморщился – шаманит могучий. Отсутствующий взгляд Саята и мерное покачивание из стороны в сторону говорили о том же. Хан хмыкнул, из кибитки выглянул один из помощников Саята – шустрый чернявый юноша-хазар по имени Нурали. Увидев Алликаса, он выпрыгнул на землю и поклонился.

    – Давно шаманит? – спросил хан, кивнув в сторону Саята.

    Нурали пожал плечами и хихикнул:

    – С детства…

    Алликас одновременно и вскипел, и готов был расхохотаться – смешливый слуга колдуна имел довольно дерзости, чтобы шутить в присутствии хана, но и достаточно ума, чтобы не слишком зарываться. Схватив его за ухо Алликас грозно крикнул:

    – Смотри, хазар, голова у тебя лишь одна!

    Нурали взвыл от боли, ибо хан на слабость рук не жаловался, но, видя смеющиеся глаза его, не особенно расстроился.