Тот черен продемонстировал, чем закончилась дорога длиной в двадцать пять лет, начиная с первых дней в Анхане, когда Делианн держал Торронелла за плечи, покуда тот потел, и дрожал, и выворачивался наизнанку в наркотическом отходе. Чем кончились месяцы и годы мучительной неразрывной связи с глубоко несчастным феем. Делианну нечего было предложить принцу, кроме понимания и дружбы, и Торронелл платил ему верностью настолько преданной, что при дворе она вошла в поговорку. Никто не осмеливался сказать хоть слово против Делианна, если оно могло достичь ушей Торронелла. Четверть века они были нераздельны; «Делианн и Торронелл» стало единым словом.

– Вот чем кончается эта история, – медленно промолвил чародей. – Я явился сюда, потому что знал Кайрендал много лет назад. Я принес чуму в «Чужие игры». Торронелл заразился от меня, потому что я был его лучшим другом, его братом и принес заразу в Митондионн. История кончается тем, что гибнут Пишу, и Туп, и все остальные. – Он тупо уставился в огонь. – И вся моя семья.

– Твоя семья?

– Да. Мы с Ррони на двоих стерли с лица земли весь царский род перворожденных. – Он посмотрел Томми в глаза. – Весело?

Хуманс глянул на него искоса.

– Точно? Весь дом Митондионн? Ты уверен?

– Так считает Кайрендал. Так уверяет нас вестовой черен, – с запинкой проговорил Делианн. – Я могу только молиться, чтобы мы ошиблись.

– Да пропади я пропадом! – Томми покачал головой. – Ну точно, все в тартарары!

– Что? О чем ты?

Вышибала развел руками.

– Может, я напутал чего, – заметил он. – Ваших перворожденных дел я знаток невеликий…

– Каких дел?

Томми открыл было рот, закрыл, открыл снова, потом почесал затылок, нахмурился, откашлялся раз-другой.

– Ну разве это не значит… типа…. – выдавил он наконец, скорчив гримасу, будто хотел сказать: «Я и сам знаю, как это нелепо звучит». – Разве при этом не выходит, что ты эльфийский король?

Делианн молча уставился на него.

Томми пожал плечами.

– Ну я же говорю, что не знаток.

Голос потрясенного Делианна прозвучал настолько тихо, что едва был слышен за треском огня в очаге.

– Ой, – только и смог произнести он. – Господи…

7

Потом начали подходить люди. Короткий стук, мрачное «Чего хочешь?» со стороны Томми, короткий ответ, и в комнату без окон просачивался, приоткрыв дверь, очередной гость. Одни были громилами вроде Томми, другие пониже ростом и похлипче, писари; вроде была пара почтенных лавочников – один пухлый и мрачный, другой тощий и смешливый.

Общей у них была манера вести себя: словно любое занятие полностью поглощало их, беседовали они вполголоса, или разглядывали чародея, или просто грели руки у огня. Они словно не думали ни о том, чем будут заниматься дальше, или что случилось утром, или как они выглядят, или нравятся ли собеседнику, или могут ли похвалиться остроумием.

Они были заняты лишь тем, чем были заняты.

При виде их Делианну вспомнился Хэри Майклсон, любивший много лет назад приговаривать: «Когда жрешь – жри. Когда спишь – спи. Когда дерешься – дерись».

Сквозь путающую мысли лихорадку, сквозь все случившееся за день Делианн не сразу распознал общее звено в ответах на грубое «Чего хочешь?» Томми. Ответы все были разные, потому-то чародей не сразу заметил, что объединяло их. Один сказал: «Зайти хочу», другой просто: «Выбора», третий: «Удобного кресла перед очагом», четвертая: «Хорошего отца моим детям».