— Спасибо вам, Александр Борисович, — прошептала она, — кто эта сволочь, я могу на него посмотреть?

— Это женщина. Она получила ранение при задержании и уже скончалась.

— Жалко… А это точно она?

— Думаю, да. Обстоятельства содеянного еще будут выясняться, поэтому говорить об этом пока рано. Вы согласны потерпеть?

— Я потерплю… — она опустила голову. С ней явно происходило что-то ужасное, она боролась с этим, но змей, опутавший организм и душу, был во много крат сильнее. Она вздрагивала, сжимала зубы, как-то конвульсивно поводила плечами.

— Вы в порядке, Евгения Геннадьевна?

— Да, со мной все хорошо… — менялся даже голос, стал грубее, а слова она произносила с невыносимыми паузами. С усилием подняла голову. — Я ведь вам что-то должна?

— Ну, в общем-то, да, — скромно признался Турецкий, — вы обещали за работу десять тысяч долларов.

— Да-да, сейчас, конечно… — она засуетилась, что выглядело глупо и нелепо, потянулась к сумочке, которая висела на спинке стула, стала выбрасывать трясущимися руками содержимое на диван, нашла кошелек, выудила из него все, что там было, перебрала. — Сейчас у меня только вот это… Я отдам вам завтра или послезавтра, хорошо? Только вы мне напомните…

Он смотрел на несколько мятых сторублевок, которые она тянула к нему. В ее глазах стояли слезы, борьба со змеем протекала с переменным успехом, но долго сопротивляться она уже не могла. Рано или поздно, Турецкий чувствовал, будет взрыв.

— О, что вы, Евгения Геннадьевна, не надо, все в порядке, — он сделал протестующий жест. — Можно вопрос? Это правда, что Роман Кошкин был вашим женихом?

— Что вы хотите сказать? — ее голос зазвенел, как натянутая до упора гитарная струна.

Он приложил палец к губам, и женщина осеклась. Он готов был поклясться, что несчастные родители стоят за дверью и пытаются подслушивать. Вряд ли им это удавалось, в старых сталинских домах такие прочные массивные двери…

До разоблачений ли сейчас? Евгения Геннадьевна Мещерякова никогда не была невестой Романа Кошкина. Все, что казалось ему странным в этой женщине, нашло свое поразительное объяснение. Подвела хваленая интуиция, и спасовало воображение. Он просто не мог представить себе такого. Он тщательно обследовал квартиру художника и не нашел никаких подтверждений, что, кроме Кошкина, здесь жил кто-то еще! Не было в квартире женского присутствия! Даже того присутствия, что случается хотя бы раз или два в неделю! В первый визит его смутили две зубные щетки — одна стояла в баночке, другая лежала в футляре. Но сегодня он тщательно их обследовал: одна была до упора размочалена, другая совсем новая, недавно купленная, ей еще не пользовались. Никаких полотенец, дамского белья, «помеченных» женщиной мест в квартире. Но болезненная страсть к художнику Кошкину у Евгении Геннадьевны, что ни говори, имелась.

Турецкий совершил вояж по соседним квартирам, опрашивал жильцов в подъезде и на улице. Многие делились информацией, а одной говорливой пенсионерке он даже заплатил, немного, но та обрадовалась и наговорила массу вещей. Какими же слепыми были Турецкий и прочие правоохранительные органы! Никогда у Кошкина не было постоянной женщины, на которой он хотел бы жениться. Прилетали подчас мотыльки, но с другими физиономиями. Впрочем, Евгению тоже опознали. С этой женщиной у Кошкина год назад была короткая интрижка. Отсюда и телефон в блокноте. Несколько свиданий, и он поспешил с ней расстаться. Но у Евгении были другие планы. Она влюбилась в Кошкина всерьез и надолго. Да, возможно, она никогда не была у него в студии, но квартиру осаждала регулярно.