Дама подняла на него неласковый взгляд.

— А где вы видите Эндерса? Где сейчас Эндерс и где мы? Он на небесах, а мы, как всегда, в полной заднице! Постойте, а кто вы такой? Поначалу я подумала, что вы пришли по поводу материала о Тушинской барахолке. Они звонили, сказали, что подойдут после обеда. Занервничали, бездельники. У нас ведь так всегда — главных знаем, а с виновными проблема…

«Вот черт, забыл пообедать», — сообразил Турецкий. Понятно, почему организм работает, как часы — тикает, стрекочет, жужжит.

— Я частный детектив, занимающийся расследованием смерти господина Эндерса.

— Частный? — дама брезгливо поморщилась. — Ничего себе. А официальные органы уже плюнули на это дело?

— Вот вам телефон, — Турецкий извлек блокнот и подчеркнул ногтем нужный номер. — Это лицо, занимающее ответственный пост в Генеральной прокуратуре. Позвоните, оно вам все расскажет о моих полномочиях.

— Мне больше делать нечего, как куда-то звонить, — разозлилась дама. — Хорошо, спрашивайте, чего вы хотели. Эндерс был моим лучшим работником, пока не загремел на небеса.

Не сказать, что она сильно скорбела по усопшему. Хотя, возможно, все, что было перед глазами, являлось маской. Камуфляжным костюмом. А под костюмом пряталась обыкновенная женщина.

— Ни одного материала, с тех пор как он умер, от него не поступало, — добавила Снежинская.

— Как вы думаете, что могло случиться с Алексеем Михайловичем?

— А вы не знаете? Его застрелили. В лифте. Ничего оригинального. Самое опасное место, как выясняется, в нашей стране — это лифт…

— Об этом я знаю. И ваше издание, конечно же, сразу разразилось статьей с подробностями описания убийства, возможных мотивов, заказчиков преступления…

— Надо издание сразу же разразилось некрологом, — отрезала Снежинская, — в котором говорилось, как скорбит коллектив еженедельника по преждевременной утрате, перечислялись заслуги покойного, и ставился риторический вопрос, почему первыми уходят лучшие. Никаких пикантных подробностей и смакований не было. Вы, очевидно, спутали наше издание с каким-то другим.

— Да, возможно, я спутал, — покладисто согласился Турецкий. — Что вы можете сказать об Эндерсе? — Снежинская нетерпеливо посмотрела на часы. Только человек с большим опытом работы в правоохранительных органах мог бы обнаружить в этом жесте фальшь — тщательно скрываемую обеспокоенность. У Турецкого был не самый малый опыт работы: — Вопрос второй, Элеонора Юрьевна. Что вы сами думаете о случившемся? У кого была причина избавиться от Эндерса?

— У меня ее точно не было, — проворчала дама, и на несколько мгновений ее взор затянула пелена грусти и воспоминаний. Но она быстро опомнилась, вернула себе облик железной леди и добавила. — А у коллектива нашей редакции ее, тем более, не было. Эндерс никому дорогу не заступал, коллег не подсиживал, горячий материал из пищевода не выхватывал. Он все делал сам, сам находил материал, сам лез в гущу сражений, получая синяки и шишки, зачастую в буквальном смысле. Ради бога, детектив, — начальница сделала широкий жест, — можете заново опросить коллектив. Во-первых, наши работники… хоть и непроходимые обормоты, лентяи, вруны и тупицы, но, все же, они порядочные люди, гм… — ей самой сделалось смешно, но она не засмеялась. Если собираетесь этим заняться, детектив, то постарайтесь не отрывать их от работы. И не рассчитывайте на отдельный кабинет.

— Я подумаю, Элеонора Юрьевна. Скажите, а не мог Алексей Михайлович в последнее время заниматься чем-то таким… ну, в общем, что стало причиной этой досадной неприятности?

— Да что вы, это нонсенс, — ее решительное возражение не показалось сыщику наигранным.