Послышался звон цепи, Дучо задрал мне го­лову и ловко одел на меня тяжелый металличе­ский ошейник. Затем сжал его, меня снова при­ложили головой к тумбе. На мгновение я ощутил у шеи сильный жар — и только тогда сообразил, что происходит.

Глухо застучал тяжелый молоток, края ошей­ника впились в кожу. Ловко расклепав раскален­ную заклепку, Мучо отложил молоток, меня от­пустили.

— Готово, — сказал он, затем взял конец прико­ванной к ошейнику цепи и намотал ее на руку.—Гасклиту на цепи — самое место...—Мучо засмеялся, потом дернул цепь, заставляя меня подняться.

Я встал на ноги, меня трясло от злости. Никог­да в жизни меня еще так не унижали.

— Ты не прав, Мучо, — возразил толстячок.— В петле гасклит смотрится гораздо лучше. Пом­нишь, как дрыгал ногами тот, последний?

— Помню, — сказал Мучо. — Он мне тогда весь пол обгадил.

Взглянув на прыщавого помощника, я оценил расстояние, слегка повернулся и со всего размаха поддел его ногой. Хорошо поддел, качественно, это я понял сразу. Охнув, Мучо вытаращил глаза и со стоном осел на пол, выпустив цепь из рук. Подхва­тив ее, я размахнулся и с разворота ударил концом цепи толстячка. Получилось тоже очень неплохо: толстяк вскрикнул и схватился за лицо, его паль­цы тут же окрасились кровью.

Большего мне сделать не дали. Один из страж­ников коротко и точно саданул меня кулаком в жи­вот, второй стукнул по спине, вырвал у меня цепь и намотал на руку. Два других охранника тут же заломили мне руки за спину.

— Убью... — шипел Мучо, корчась на полу, его прыщавое лицо перекосилось от боли. — Удавлю гадину...

Дучо стоял на коленях и отплевывался, роняя на пол крупные капли крови. Наконец он поднял­ся с колен и посмотрел на меня, его взгляд был полон ненависти. Видимо, цепь раздробила ему че­люсть — губы у Дучо были разбиты, с подбород­ка капала кровь. Захрипев, он подошел к очагу, взял тяжелую кочергу. Его руки тряслись. Ухва­тив орудие поудобнее, пошел ко мне. Я не питал никаких иллюзий относительно его намерений и приготовился к схватке, благо ноги у меня были свободны.

Этого не понадобилось. Едва Дучо замахнулся, один из стражников вытащил меч и коснулся им груди толстяка.

— Не велено, — сказал он.

Дучо тяжело дышал, его глаза пылали злобой. Но меч у груди был хорошим аргументом — засто­нав от боли и от ненависти, Дучо бросил кочергу и отошел в сторону.

— Ай-ай-ай, Дучо... Нельзя же быть таким не­осторожным, — раздался у меня за спиной тихий хриплый голос. — Я ведь всегда говорил, что с га- склитами надо держать ухо востро... А ты, Мучо? Уж от тебя-то я этого не ожидал...

Опираясь на посох, Мастер подошел ко мне, на его губах играла улыбка. — Нехорошо, друг мой. Это же казенное имущество... — Мастер тихо за­смеялся.

— Я не собака, чтобы меня привязывали на цепь, — мой голос дрожал от злости.

— Собака? Знаю... Рассказывали... Только как же иначе? Я же не хочу, чтобы ты сбежал. А так хорошо будет... Покажешь Дверь, тебя отпустят. Не покажешь... — Мастер вздохнул и взглянул на стражников. — Ведите к воротам, его ждут...

— Ты вернешься... — сказал Мучо, глядя на меня. — Ты еще вернешься...

Что еще сказал Мучо, я не слышал. Стражники подхватили меня под руки и выволокли из зала.

Весь путь по тюремным коридорам прошел на удивление спокойно; после того как мы вышли из пала, стражники позволили мне идти самому. Впро­чем, цепь они держали крепко, что отметало вся­кие мысли о побеге.

Никогда не думал, что солнце и свежий воз­дух — это так здорово. Даже если они совсем чу­жие. Меня вывели во двор, здесь было довольно людно.