|
Меня трепала лихорадка, но сквозь какой-то просвет в горячечном бреду до моего помутненного сознания донеслось имя «Генри», словно из другого мира. Оно показалось мне ангельским пением. По сути, оно таковым и стало. Читатель, не упрекай меня за излишние подробности — те, что связаны с моим пленением. Тебе неприятно читать их, но представь, легко ли описывать их тому, кто сам пережил эти ужасы. Пойми, мне было еще труднее, однако теперь обязанности рассказчика требуют от меня без прикрас поведать о том, почему я не смогла ответить на призыв Каликсто, когда поняла, что он стоит на улице под окном. Представьте: Бру заткнул мне рот кляпом. Именно так. Бездушный тюремщик, в полной власти которого я оказалась, устал бороться со мной всякий раз, когда приходил в Комнату камней, обнажал меня и пытался… Ужасно, ох, ужасно даже вспомнить об этом! Бру повадился облизывать меня. Сбросив одежду, он становился на колени рядом с моим ложем и принимался лизать мои бедра, пятки, груди, шею и так далее, и тому подобное. Лежа с завязанными глазами, я не могла предугадать, на какое место падет следующий адский поцелуй. Кажется, он по вкусу моего пота пытался понять, достигла ли я нужного состояния — такого, как у его белесых тварей. Это должно было показать, что я готова для атанора или для аутопсии; стало быть, он пытался установить, не пора ли изъять выращенный во мне камень. Ведь он наблюдал за мной и видел, как я меняюсь. Повязка на глазах оказалась для меня благословением — хорошо, что сама я не видела этих перемен, лежа в жуткой коптильне, подобно свиному окороку. Наверное, по вкусу Бру мог судить точнее, чем по внешнему виду, поэтому он пробовал языком соленость моей побелевшей кожи всякий раз, когда являлся вливать в меня свой серебристый эликсир. Кляп представлял собой кожаный ремешок с пряжкой на затылке — так, что я не могла положить голову прямо и вынуждена была поворачивать ее набок, чтобы пряжка не впивалась в голову. К ремешку с двух сторон крепился резиновый мячик с просверленной дыркой, который был всунут мне в рот. Через дырку Бру вставлял смазанную жиром воронку, чтобы вливать мне в глотку смертоносное зелье. Я научилась лежать смирно во время этих манипуляций, ибо движения причиняли мне лишние мучения. Например, однажды я почувствовала, как воронка задевает стенки пищевода и разрезает их. Да и зачем бороться, если нет никаких средств для сопротивления, если я лишена способности видеть и не могу использовать Ремесло против моего мучителя? Поэтому я не могла откликнуться, когда Каликсто позвал меня, пришел ко мне. Я услышала его голос, как иные видят падающую звезду: такую яркую, такую далекую и такую мимолетную, что порой не верится, что она и вправду только что промелькнула на небе. Но голос раздался опять. Позже я узнала, что юноша стоял на улице не под окном, а чуть дальше, и звал меня, переходя от шепота к громкому крику, — причем не только во вторник, но и в течение всего понедельника, когда вернулся из Барселоны и посетил контору «Бернхем и K°», где вместе с жалованьем ему вручили мою записку. «Каликсто, — писала я, — прости меня. Если по возвращении „Алкиона“ ты получил это письмо (я так надеюсь, что оно все-таки попадет в твои руки!), знай: я все еще в Гаване, дожидаюсь твоего возвращения. Позови меня по имени на углу двух улиц… — Далее следовали их названия. — И я приду, чтобы объяснить это странное послание и многое другое. Объясню все». Я подписала записку одной буквой Аш. Но за шесть месяцев, пока Каликсто плавал в море, мое Аш успело превратиться из первой буквы имени «Генри» в первую букву имени «Геркулина». Ах, какое любопытство, удивление и страх должен был испытать юноша, увидев меня! Самое странное изменение имени из всех возможных. |
