|
Бру не ожидал, что ведьмы потревожат покой его жилища, и не подумал запереть дверь в ту каморку, где мне предстояло так долго страдать. Леопольдина внимательно, насколько позволяли измененные ведьминские зрачки, рассматривала наполнявшие комнату диковины, пока не почувствовала невыносимую головную боль. Поясню: Лео вовсе не желала показывать свой глаз, но сама атмосфера комнаты принудила к этому юную ведьму. Она изучала обстановку, чтобы дать Себастьяне полный отчет. Что там трепещет на стенах, уж не крылья ли? Почему это красное вещество, с виду похожее на камни, такое мягкое на ощупь? Нет, здесь что-то не так. Она это хорошо понимала. Чувствовала. Обоняла. Улавливала каким-то особым чутьем, как собака ощущает чужой страх. Ужас разливался по жилам Леопольдины, горяча ее кровь и возбуждая этих странных созданий, облепивших стены. Белесая плоть корчилась, извивалась и трепетала все отчаянней, словно все еще была частью живых существ, а многочисленные несовершенные образчики камня, насаженные на гвозди, тоже шевелились, набухали и меняли форму. (Девочка приняла их за рубины, потому что именно этот камень был последним из драгоценностей Перонетты Годильон, брошенной своим покровителем. Тот рубин пришлось продать, чтобы заплатить за мансарду, где Перонетта медленно умирала от чахотки, кашляя и извергая то черную слизь, похожую на патоку, то горькие обвинения и проклятия в адрес детей. Нет, она не считала их сокровищами.) Я сама наблюдала подобное в течение шести месяцев. Общие воспоминания о жутком месте сблизили нас с Лео и связывают доныне. Покинув кошмарную Комнату камней, Леопольдина постаралась избавиться от охватившего ее страха. Она хотела заглянуть еще куда-нибудь, но тут, вернувшись на террасу под сень густо переплетенных лоз — на вид тоже живых и светящихся, — она уловила нечто очень тревожное: полную тишину. С assoltaire и из шатров на крыше дома не доносилось ни звука. Когда Лео побежала к лестнице, огибая углы террасы, она вспугнула целую стаю сидевших среди лоз светоносных птиц, тотчас поднявшихся в воздух. Летучие мыши тоже срывались с мест и падали ей на голову. Двор мгновенно превратился в сплошной океан мелькающих вспышек, море ярких оттенков, в котором ничего нельзя было различить, кроме игры света и тени. Когда же Лео добралась до винтовой лестницы, она поскользнулась на первых ступенях, упала и расшибла коленку. Ссадина стала обильно кровоточить, потому что колдовская кровь ведьмы бунтовала, закипая в жилах. Боль появилась лишь через мгновение, когда Леопольдина посмотрела наверх. На лестнице сгустилась темнота, пространство непонятным образом сжалось, потому что Квевердо Бру спускался вниз. Он уже был в нескольких ступенях от склонившейся к разбитому колену девочки. Он спросил, что с ней приключилось, и в его голосе звучала фальшивая заботливость. Ответом ему была тишина: Леопольдина молча уставилась на Бру, чей силуэт неясно вырисовывался на фоне тусклого света немногих летучих мышей, еще оставшихся висеть вниз головой на стенах. Затем она встала, страшась не столько самого Бру, сколько этих маленьких черных тварей — они стали омерзительны ей после того, как она пожила среди их огромных сестриц в римских катакомбах. Стоя у подножия лестницы, Лео решала, как бы половчее проскочить мимо монаха и мышей. Она рискнула и ринулась вверх по ступеням — и, увы, тут же попала в его цепкие руки, ощутив его тяжкий запах, невыразимый мучительный смрад, навсегда врезавшийся в ее память. Бедняжка до сих пор отгоняет воспоминания о нем, используя благовония такие сильные, что они забивают даже сильнейший аромат фиалок — признак моего незримого присутствия. Но куда хуже его железной хватки и отвратительней невыносимого амбре оказались его бесцеремонные руки: они настойчиво шарили между ног девочки, ища подтверждение того, что моя дочь, как я сама, имеет двуполое естество. |
