Бедная Лео. Она была так поражена, что не могла шевельнуться. Ей был известен такой способ «общения» (назовем это так): когда дела в Риме пошли совсем плохо, Лео и Люк не раз наблюдали, спрятавшись в темной нише рядом с входной дверью, как странного вида мужчины в обмен на монеты ложились с их матерью. Однако сама девочка никогда не участвовала ни в чем подобном, хотя через несколько месяцев мужчины уже окликали ее на итальянском, и этот их язык Лео почти позабыла в тот момент, когда Себастьяна разыскала их в катакомбах, показала свой глаз и произнесла слово «bonjour». От тех мужчин она могла отделаться, послав их подальше, и они действительно уходили, причем одни умывались при этом кровью, а другие кричали: «Stregha!»,[198] — потому что по ее воле в их интимных местах возникала сильная боль.
Enfin, легко предположить: если бы в тот день Лео не была в таком смятении, если бы она встретила Бру на ровном месте, а не на идущей под уклон винтовой лестнице, скользкой от помета летучих мышей, она бы так отделала мерзавца, что даже погребение заживо, постигшее его в конце концов, показалось бы ему счастливым уделом. H?las, на сей раз все сложилось по-другому. Лео почувствовала, что алхимик рвет ее блузу, подаренную Себастьяной, и звук раздираемой материи, этого замечательного, тонкого, восхитительно мягкого шелка, возмутил Леопольдину еще больше, чем схватившие ее бесцеремонные мужские руки. Как ни странно, это помогло ей собрать волю в кулак и нанести удар.
Бру кубарем скатился по лестнице и распростерся на самой нижней ступеньке. На его шее справа остались четыре кровоточащие борозды от ноготков Леопольдины, недавно покрытых лаком. Девочка стояла на лестнице, возвышаясь над ним, а затем повернулась и побежала наверх. Блуза ее была разорвана, юбка сбилась набок. Лео быстро добралась до самого верха и выскочила на assoltaire, озираясь вокруг. Неужели?.. Или это обман зрения, вызванный изменением формы зрачков? Ей показалось — и она готова была поклясться, что действительно видит это, — будто диван, на котором спиной к ней сидела безучастная ко всему Себастьяна, ожил: его изогнутая спинка, сияющая белизной, струилась, словно…
— Удав! — выдохнула Леопольдина и бросилась в шатер.
В следующее мгновение она уже стояла перед Себастьяной, а та продолжала сидеть безмолвно, неподвижно и при этом выглядела какой-то… золотой. Ну, словно ее посыпали порошком из этого металла. Лео вновь прошептала то же самое слово — «удав».
— Да, милая, — отозвалась Себастьяна, — я знаю, что это удав, а еще мне очень хотелось бы шевельнуться, но у меня не получается.
Она как будто только что очнулась и заметила Леопольдину в растерзанной одежде, с обнаженной грудью. Поздней Себастьяна рассказывала, что в тот миг окончательно поняла, зачем Бру разыскивает меня: он явно захотел воспользоваться моей дуалистической природой, моей двуполостью, в своих алхимических целях.
— Где он? — спросила она у Лео уже с большей настойчивостью. — Он тебя не?..
Леопольдина, не дослушав ее до конца, указала пальцем на плавно ползущего, пульсирующего удава и принялась оглядываться по сторонам — она пыталась понять, чем Себастьяна прикована или привязана к дивану.
— Подойди ближе, — хладнокровно велела ей Себастьяна.
Леопольдина очень осторожно приблизилась к ней. Она терпеть не могла летучих мышей, но питон, по длине вдвое превосходящий ее саму, был явно очень опасен. Тогда Себастьяна медленно подняла руки.
— Нет, нет! — проговорила она, едва Лео рывком попыталась стащить ее с дивана. — Мы не должны двигаться слишком быстро. Удав слишком близко, он хочет заполучить этот лист, который на мне. |