|
– Ты тупая сука, – произнес Джонатан. Спокойно, без раздражения или злости, просто как констатацию факта. Я не смогла сдержать ухмылку. Анжела дернулась, будто ее ужалили: – Что что?! – Тупая сука. СУКА. Взрыв негодования. Слезы на глазах. Дрожащие губы. – Да ты... ты вообще завез нас сюда! – Видишь ли, я сделал это намеренно. Хочу посмотреть, нельзя ли забыть здесь тебя. – Ты пьян! – А ты дура. Но я то завтра протрезвею... Анжела размашистым шагом рванулась вслед за Рэем, стараясь сдерживать рыдания, пока не исчезла из нашего поля зрения. Мне стало в некотором роде жалко ее: легкая добыча. – Ты бываешь редким ублюдком, Джонатан. Он уставил на меня застывший остекленелый взгляд: – Лучше будем друзьями. И для тебя я не буду ублюдком. – Ну, меня то не так просто испугать. – Знаю. Мне надоело это место, я решила вернуться на «Эммануэль». – Эти долбаные овцы, – произнес Джонатан. – Они не виноваты. – Виноваты! Посмотри на их гнусные морды... – Я пойду. Надоело. – Тупые твари. – Ты здесь остаешься? Он схватил меня за руку: – Не уходи. – Здесь слишком жарко. – Не так уж. Мы пристроимся на этом плоском камне, и никто не помешает. – Ты уверен? – Имеешь в виду Рэя? Нет, он не придет. Мы неплохо проведем время. Он медленно потянул меня к себе. Жаркое дыхание напомнило сегодняшнее утро, кубрик, его страстный шепот... Замкнутый круг. А что еще делать в такой замечательный денек, как сегодня? Плестись по кругу, как овцы в загоне. Жрать, спать, трахаться. Впрочем, на сей раз Джонатана постигла неудача. Джин дал о себе знать. С таким же успехом бедняга мог бы орудовать спагетти. Джонатан отвалился от меня, обессиленный, бормоча слова, не несущие в данном случае никакой смысловой нагрузки. – Не переживай, – посоветовала я. – Отвали. – Пустяки, не стоит... – Ч черт... Он уставился на причиняющий столько огорчения орган; ей богу, был бы у Джонатана сейчас нож в руках – он отрезал бы свои мужские принадлежности и бросил на камни. Я оставила его заниматься самонаблюдением и направилась к «Эммануэль». Меня поразила еще одна деталь, до сих пор не замеченная: мухи не взлетали в воздух передо мной, а продолжали ползать, позволяя себя давить. Что то ненормальное и противоестественное было в таком суицидальном поведении. Сотни маленьких жизней исчезали под моими подошвами, а рядом продолжали копошиться и зудеть тысячи других насекомых... Туман рассеялся окончательно, и по мере того, как воздух прогревался, остров преподнес еще один прескверный сюрприз: запах. Сладковатый и тошнотворный, какой может издавать огромное количество гниющих червивых персиков, он проникал в меня не только через ноздри, но и, казалось, через поры. Но помимо этого тягуче приторного сиропа ощущалось и нечто похуже. Такая вонь могла бы исходить от кадки с прогнившим мясом, от отходов скотобойных потрохов с запекшейся кровью вперемежку с клочьями сала. Должно быть, это пахнут высыхающие на камнях водоросли, решила я. Хотя никогда ни на одном побережье такого не было... Я была уже на полпути, осторожно ступая по скользким камням и зажимая нос, когда сзади послышался шум. Торжествующие вопли Джонатана заглушали блеяние овец, но я сразу поняла, что натворил перепившийся кретин, и развернулась обратно. Было уже поздно спасать одну из овец, и я могу остановить этого урода от убийства двух оставшихся. Я еще не видела загона, скрытого за большими серыми валунами, но слышала дикий рев Джонатана и звук его ударов. И знала, что именно произошло, еще до того, как картина предстала во всей своей неприглядности. |
