— Гуннские разъезды в ближайшие дни могут быть здесь и разнюхают, что мы не готовы к отпору. Может, поедем к князю Божедару и отвезем ему пленного?

— Отвезем. И пошли гонцов по всем полянским родам — пусть предупредят об опасности!

— Ладно, отче.

— Ну а теперь — давайте князя Добромира в дом. Но осторожно! Чтобы не навредить ему.

* * *

Волхв Ракша снял с плеча кожаную сумку, положил ее на скамью, в ногах князя Добромира, и сурово глянул на пеструю толпу, которая заполнила полхаты. Густые седые волосы, перевязанные через лоб шнуром, спадали ему на плечи и на спину, тяжелой копной всклокоченные на голове.

Всем стало страшно. Никто не хотел встретиться с пронзительным взглядом старика. Как знать, что у него в мыслях!

Передние попятились, напирая на тех, кто стоял около порога. Кто-то кому-то наступил на ногу, кто-то кого-то толкнул. Послышалось приглушенное ойканье.

— Идите отсюда прочь чада! — загудел сердито старик и замахал на людей руками. — Пусть останутся только Тур, Кий, княгиня и Лыбедь!

Толпа зашевелилась. Родовичи начали поспешно выходить на улицу. Одна Цветанка несмело подступила к волхву.

— Деду, а мне можно остаться? Это мой отец, — и взглядом показала на раненого.

— Отец? — Ракша погладил девушку заскорузлой ладонью по давно не расчесываемым косам. — Нет, отроковица, тебе тем более нельзя здесь быть. Иди погуляй немного!

Цветанка вышла.

Ракша вынул из маленьких круглых окошек тряпочные затычки, и в хату ворвался яркий солнечный свет. Приблизившись к князю Добромиру, долго всматривался в него, что-то, бормоча себе под нос.

Князь лежал на широкой скамье, застеленной шерстяным одеялом. Трудно дышал. На колдуна не обращал никакого внимания. Только раз открыл помутневшие глаза и пристально глянул на старика долгим пытливым взглядом, а потом опять закрыл веки.

Тем временем Ракша начал что-то припевать и притопывать ногами, обутыми в кожаные сморщенные лапти. Дальше пение усиливалось, а танец ускорялся. Волхв поднял вверх узловатые руки, посыпал голову, так что чуб сзади развеялся, как льняное волокно и вдруг пустился в быстрый танец. Кожаные лапти глухо затопали по смазанному глиной полу. В ритм танца из уст старого срывались какие-то малопонятные слова-заклинания, что, как удары бубнов, подстегивали его и вынуждали пританцовывать все быстрее и быстрее.

В его бормотанье слышались кое-где знакомые слова, но они смешивались с совсем незнакомыми, со странными возгласами, которые вызывали в сердцах присутствующих тревожную дрожь. Несколько раз повторялся один и тот же припев:

Вдруг волхв остановился, смолк, трудно переводя дух, потом взял сумку и начал вытаскивать разные колдовские принадлежности: кремень, огниво, трут, пучок какого-то сухого зелья, также, длинное шило и маленький закопченный горшок с отогнутыми наружу венцами, как в макитры.

Все это разложил на скамье.

Высек огонь, зажег зелье — от него по хижине пошел легкий приятный дух. Обкурив со всех сторон раненого, колдун бросил огарки в открытую печь в углу — и принялся снимать с улицкого князя плотные засохшие повязки. Ему кинулась помогать княгиня Искра.

Долго молча смотрел на рану в груди.

— Наконечник стрелы там?

— Там, — ответила княгиня.

— Гм, гм, плохо, — волхв побурчал под нос и глянул на Лыбедь. — Принеси, отроковица, кусок полотна и кувшин теплой воды. А вы, — обратился к мужчинам, — помогите мне вытянуть из раны подарок гуннского лучника. Держите князя крепко!

Тур и Кий, стиснув зубы, взяли князя Добромира за руки и за ноги.