Они ведь этого даже не отрицают, верно? Остальное — лишь измышления в попытке оправдать тот чудовищный факт, что еврейские глиняные куклы были натравлены для убийства. Случившееся лишь подтверждает, что иудейская нация жестока и беспринципна, и за людей иные народы не считает.
— Их и в Святейшем Синоде не одобряют! — снова высунулся Мелков. — Сам господин Победоносцев писать изволил, как евреи из православных соки пьют! Вон, хоть у нас гляньте, умучивают работой почем зря!
— Я не заметил существенной разницы в рабочих нормах между заводами, где есть еврейские совладельцы, росские, либо же бельгийские, — отрезал отец, — или желаете сказать, что все владельцы заводов худо обращаются со своими работниками?
— Прям социалист ты у нас, Фан-Фаныч, — фыркнул Потапенко.
— Давайте не будем отвлекаться, господа, — снова вмешался Лаппо-Данилевский. — Вина этих двоих — инженера и каббалиста — совершенно очевидна, и никакие мелкие и незначительные обстоятельства не смогут избавить их от немедленного наказания за чудовищное убийство!
Глава 16. Время для расследования
— Ценю ваше мнение, Иван Яковлевич, но этих мелких и незначительных обстоятельств хватит адвокату, чтобы камня на камне не оставить что от обвинения, что от репутации моего полицейского Департамента, — холодно бросил отец, явно намекая, что Лаппо-Данилевский лезет не в свое дело.
— Ах, Аркадий Валерьянович, не могу даже подумать, что начальник всех полицейских сил губернии вдруг позабыл о недавнем виталийском набеге и введенном в губернии военном положении! — Лаппо-Данилевский вдруг резко, как атакующая змея, подался вперед. — Никаких адвокатов убийцам, просто вздернуть на площади в назидание остальным!
— Жалко, что четвертовать их нельзя! — поддакнул Мелков.
— Я весьма ценю всё, что вы последнее время делаете для города, Иван Яковлевич… — в голосе губернатора подрагивал гнев.
«Что он для города делает?» — немедленно заинтересовался Митя.
— Но давать адвокатов или нет, уж позвольте решать мне!
— Простите, ваше превосходительство, — Лаппо-Данилевский склонил голову, демонстрируя некоторое — весьма умеренное — раскаяние. — Вы же знаете, Ждан Геннадьевич мне не чужой человек, и чудовищное его убийство, а также попытки посмертно опорочить его имя, весьма меня задевают.
— К сожалению, не только вас, — губернатор в раздумье принялся оглаживать ласточкины хвосты своей роскошной бороды.
В кабинете почтительно молчали, разве что Мелков ерзал, то и дело косясь на Лаппо-Данилевского. На скулах отца играли желваки.
Митя же лениво размышлял: если Лаппо-Данилевский «прикормил» не только полицмейстера, но и Мелкова, то как же Богинский и Потапенко? Отказались? Или Иван Яковлевичу попросту денег не хватило? Первый вариант лучше для отца и всей полицейской службы, второй — для Мити, учитывая его планы расквитаться и с Алешкой, и с батюшкой его. Денежные затруднения у объекта мести изрядно облегчают ношу мстителя. Да они и сами по себе уже недурная месть. Никакие угрызения совести в подметки не годятся урезанному денежному содержанию!
Губернатор прекратил оглаживать бороду:
— Аркадий Валерьянович, я всецело понимаю, что вам, как добросовестному чиновнику полицейской службы, охота до полной истины докопаться, и всецело ваши стремления уважаю, и вины с себя не снимаю: вы давно уж поняли, что с полицмейстером нашим неладно, а я всё вам гнать его не давал. Было у меня опасение, что со связями своими он через Петербург изрядно навредить может. |