|
Лех быстро умылся, воду расплескивал, как большая перепуганная рыба. Девки преувеличенно старательно вытерли спину, норовя щипнуть за тугое мясо, юный отрок с серьезными глазами принес и подал обеими руками меч в расписных ножнах. — Как спалось, Рус? Голос Леха был хриплый, с трещиной. Совсем не тот чистый звонкий голос, которым всегда приветствовал утреннюю зарю. А синие глаза потемнели. — Как и тебе, — буркнул Рус. — Ну, с чего ты взял... — В воду погляди, — посоветовал Рус. Лех послушно поглядел, раздраженно ударил ладонью. Рус отшатнулся от брызг: — Неча на воду пенять, коли рожа крива. — И тебе неспокойно? — Как и тебе, — повторил Рус. Он вздохнул. — Ничего не сказано, но прямо в воздухе висит как проклятье! От костра кричали, показывали жареное мясо. Сова умело нарезал кабана, Русу и Леху сунул по задней ляжке. Ели быстро и жадно, обжигались. Мясо не прожарилось, сверху хрустела корочка, а у костей осталась кровь, и сладко было чуять ее свежую, солоноватую, мощь дикого лесного зверя вместе с соком и мясом перетекала в их сильные молодые тела. Полог шатра Чеха отодвинулся. Гойтосир стоял на выходе, придерживая полог одной рукой, его не старческие глаза зорко оглядывали стан, горящие костры, проснувшихся людей. Что-то крикнул, помахал рукой. Рус оглянулся, Гойтосир помахал снова: — Да-да, ты и Лех! Чех ждет к нему на совет. Руки Руса похолодели, он опустил недогрызенную кость. Лех изменился в лице. Их взгляды встретились. Сова и Буська смотрели непонимающе. В мертвом молчании Лех прошептал: — Догадываешься? — Да, — ответил Рус несчастным голосом. — Возможно, так будет в самом деле лучше... и правильно, но как мне этого не хочется! В шатре Чеха кроме него и Гойтосира собрались оба младших волхва: Корнило и Травоцвет, воеводы, лекари, явилась даже Векша. Сам Чех склонился над тонко выделанной телячьей шкурой, рукой волхва уже были нанесены края долины. Увидев входящих братьев, разогнулся. Вид его был невеселый, глаза блестели сумрачно. — Больше не будем спорить, — громыхнул он мощно, — какой дорогой идти! Небесные знамения сами указали нам путь. Он подождал, ожидая возражений, но братья убито молчали. Наконец Рус пролепетал жалобно: — Чех... Ты нам вместо отца. Разве ж мы спорим? Куда поведешь, туда и пойдем. В глубине шатра Гойтосир хмыкнул, острие посоха с глухим стуком пробило медвежью шкуру и вонзилось в плотно утоптанную землю. Лех молчал, но глаза были умоляющими. Чех, сердясь на себя, молчал, но хватило не надолго, подошел, обнялся с братьями. Все в почтительной тишине смотрели, как три богатыря слились в крепком объятии, не разлить водой, не разорвать, разве что с кровью, с мясом. Затем Чех вздохнул, высвободился: — Вы что, не зрите? Боги сами подсказывают путь. Нет, не путь, а решение. Лех снова смолчал, а Рус вскрикнул с обидой: — Чех! Это злые боги нашептывают. Что доброго в разлуке? Чех задержал широкую ладонь на горячем плече младшего брата. Синие глаза Руса смотрели неотрывно, умоляюще. Чех выговорил с тяжелым вздохом: — Ты возмужал, брат... Да, хочется оставаться в детстве как можно дольше. За широкой спиной отца мы и сейчас, может быть, еще бы в песочке играли. |
