В недоумении я несколько секунд молчал.

— Всего лишь говорю как есть.

Вода продолжала прибывать. Я повертелся на месте, пытаясь сообразить.

— Как ты попала сюда? Я думал, колодцы питают горные или подземные источники.

— Все верно. Но они — часть меня. В этом древнем колодце я давно не бывала. Он наполняется водой лишь тогда, когда сюда кто-то попадает.

Повисла настораживающая пауза.

— Почему? — спросил я: а что я еще мог спросить?

— Ты упал не в простой колодец, маленький Руари, — ответила Шур, и в ее голосе послышалось что-то похожее на горечь. — Большинство попадает сюда случайно. Но ты — нет. И все же, если ты не сможешь сделать то, что должен, мне придется утопить тебя. Никто, кроме одного, не может выбраться из этого колодца.

— Но ведь Дули знает о нем! — возмутился я.

— Он никогда не был здесь, внизу. Боится, хотя у него есть крылья. Но ты его сильно разозлил, раз он решил приблизиться к колодцу.

— Что я должен сделать, Шур?

— Увидеть то, что никто другой увидеть не сможет. Достать то, что руки других не ощутят. Оживить это и сделать частью себя.

Вода залила мне ноги, снова морозила струями живот. Я вертелся, пытаясь разглядеть нечто. И не видел.

— Шуууур!

— Мне будет очень жаль, братец, — едва слышно отозвалась она на мой жалобный вой, когда вода была уже по шею.

Я стоял до последнего, касаясь дна задними лапами, передние уперев в стену. Потом ноги перестали чувствовать дно. Слабо шевеля лапами, я держался на плаву. Густой подшерсток уже не спасал от холода.

— Но ты ведь знаешь, в какой день ты родился? — продолжила она.

— З-з-з-знаю…

— Наверное, тебе неизвестно — у твоей матери были тяжелые роды. Она много дней не могла разродиться. Тогда она на рассвете пришла ко мне, в тихую, скрытую камышами заводь, и попросила меня о помощи, сказав, что ты станешь моим названым братцем. Я подогрела для нее свои воды, успокоила, подарила ей долгожданное облегчение.

— Об этом она не рассказывала…

— Жаль, Руари, все могло бы быть по-другому. Ты бы мог стать иным. Если бы приходил ко мне, говорил со мной… Но злое сердце не сможет заполучить флейту. Не твоя вина. Только твоя природа. За всю историю ни один оборотень не становился Хозяином.

На несколько секунд я даже перестал стучать зубами, когда до меня дошло, что значат ее слова. Следом почувствовал, как струи, будто скрутившись в тугую веревку, обвиваются вокруг ног, утаскивают в черную глубину. Получалось как-то уж слишком символично. Если мое рождение было связано с теплом и светом, то смерть, как ей и положено, выходила темной и холодной.

Пузырьки воздуха просочились из пасти, ускользнули вверх, словно испуганная стайка серебристых мальков. А я судорожно вдохнул…

Боли не было. Лишь одно удивление.

— Руари? — голос Шур недоуменно прожурчал в голове.

Она меня выпустила, а я повис в воде, словно в невесомости, потеряв представление, где верх и низ, распахнув глаза и ошалело оглядываясь. Пока не увидел ее. Едва различимую, сливающуюся с серым дном.

— Достань ее! Ах, так не сможешь! Обернись!

Поток воды вытолкнул меня на поверхность. Я закашлялся, выплевывая хлынувшую горлом воду. Произнес три слова возвращения. И нырнул к самому дну. Пальцы нащупали флейту. Схватив ее, я выплыл на поверхность. В руке у меня лежала потрескавшаяся от времени, серая, безликая трубка около двух футов в длину. Только по неровным отверстиям можно было догадаться, что это когда-то была флейта. На боку я разглядел глубокие царапины и черные полосы, похожие на следы огня. Я поболтал ею в воде, очистив нутро флейты от донной грязи.

— Ну же, братец! — нетерпеливо подгоняла меня Шур.