— О, исключительных, — серьёзно ответила я, поддразнивая его. Нисколько не слукавив, впрочем — дядя Рэйвен занимал в моём сердце особенное место, большее даже, пожалуй, чем отец.

Неожиданно Лайзо остановил автомобиль, не доезжая до моста через один из грязных притоков Эйвона. Туман здесь казался гуще, чем в иных уголках города, за исключением разве что Смоки Халоу. Чёрные ивы, как вдовы, простоволосые и согбенные, вереницей спускались к воде, опустив ветви к самой земле.

Несмотря на тёплую по нынешней погоде одежду, по спине у меня пробежал холодок.

— Мне пора вспомнить, что я гипси, необразованный и с горячей головой, и начать уже ревновать? — спросил Лайзо, не оборачиваясь.

Видят Небеса, я из тех прямолинейных впечатлительных девиц, которые каждое слово принимают за чистую монету. Я видела улыбку, отражённую в оконном стекле; ощущала ту особую общность, близость, что превращает обычные диалоги — в тайный заговор, обмен взглядами — в ребус, а якобы случайные встречи — в будоражащую игру, правила которой понятны лишь двоим. Иначе говоря, понимала, что и реплика Лайзо, и его особенный, потемневший взгляд — нечто вроде ритуала, условности, когда ни слова, ни жесты не совпадают с содержанием, наполняющим их…

…и всё же я ощутила дрожь. Губы неприлично пересохли, а ритм дыхания изменился. Голову повело — и я ответила совсем не так, как намеревалась.

— Гипси, о, разумеется, как можно было забыть. — Тембр у меня странно изменился — стал ниже и глубже, пожалуй. — Но у меня есть оправдание: от того, кто до сих пор поступал осторожно, был хладнокровен и сдержан, трудно ожидать чего-либо… горячего.

Я договорила, мысленно повторила фразу про себя и с трудом сдержалась, чтобы тут же не выскочить из автомобиля. Все силы, кажется, ушли на то, чтобы остаться сидеть на месте — с ровной спиной и не меняя выражения лица. А Лайзо обернулся, перегибаясь через водительское сиденье, и протянул руку, касаясь моих скул — кончиками пальцев, костяшками, раскрытой ладонью…

— Ты с ним разговаривала так долго, — очень тихо произнёс он. — Я почти что окоченел.

Далеко, у реки, взвизгнула собака, и кто-то разразился хриплой бранью, не понять, мужчина или женщина. Но здесь, у моста, было по-прежнему безлюдно.

— Это моя вина? — слегка наклонила я голову к плечу.

Движение отразилось в глазах Лайзо — скупое и плавное, отчего-то жутковатое, словно у призрака или куклы.

— Нет. Твоя ответственность, — сказал он, отводя руку.

А потом ещё наклонился вперёд — и прижался губами к моей щеке, рядом с уголком рта. Аромат вербены, обычно лёгкий и прозрачный, нахлынул кипящей волной; сердце у Лайзо колотилось так громко и сильно, что это биение можно было ощутить кожей. Мне вдруг захотелось прикоснуться к его лицу, впитать кончиками пальцев тепло, пусть даже через перчатку… Но смутное предчувствие говорило, что тогда случится нечто непоправимое.

И потому всё, что я себе позволила — немного повернуть голову и улыбнуться, когда закончился этот долгий, но почти невесомый поцелуй.

Поцелуй, надо же… даже думать странно. Неужели так бывает… всегда?

— Я думал, что ты зажмуришься, — прошептал Лайзо. Зрачки у него стали такими широкими, что глаза казались почти чёрными, лишь с тонким зелёным ободком.

— Но тогда бы я не смогла ничего видеть, — возразила я рассеянно. Мысли немного путались, но это было приятно.

Лайзо посмотрел на меня долгим взглядом, испытующим и тёплым одновременно, а затем усмехнулся, возвращаясь на своё место.

— Да, там, где другие закрывают глаза и отдаются на волю судьбы, ты желаешь видеть, знать и понимать.