Это – последнее письмо, полученное ею от мужа из Кореи почти три года назад.
Вулф выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда несколько листков бумаги.
– Вот это письмо. Сейчас я прочитаю вам только относящийся к делу отрывок: «Кстати о смерти. Если кто то подстрелит меня вместо того, чтобы
подставить себя под мою пулю, кое что, сделанное много незадолго до отъезда из Нью Йорка тебя потрясет. Мне бы хотелось посмотреть, как ты все
это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что никогда не переживала за деньги, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что я всегда
произношу сардонические речи, но у меня не хватит духу действовать сардонически. На этот раз ты посмотришь! Признаюсь, что мне придется умереть,
чтобы получить возможность „смеяться последним“. Но это будет сардонический смех! Иногда меня берет сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти
два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в своих сновидениях».
Вулф снова спрятал листки в ящик и запер его.
– Миссис Карноу предположила, что ее муж составил новое завещание с целью лишить ее наследства. Но против этой теории можно выдвинуть два
соображения. Во первых, состоятельный человек не может столь грубо, из непонятного каприза, вычеркнуть из завещания имя своей жены. Во вторых,
такой поступок был бы просто жестоким, отнюдь не сардоническим. Но фраза: «кстати о смерти», вы должны со мной согласиться, указывает на
существование связи между его поступком и завещанием. Сам собой возникает вопрос, каким образом такой человек мог изменить свое завещание так,
чтобы заставить свою жену переживать из за денег? А о том, что его намерения были именно таковы, свидетельствует письмо.
Вулф поднял руку ладонью вверх.
– При данных конкретных обстоятельствах, с которыми я ознакомился, само собой напрашивается весьма правдоподобное и убедительное предположение:
что Карноу на самом деле составил новое завещание, по которому оставил все свое состояние жене. В этом случае у нее, безусловно, начались бы
неизбежные переживания и неприятности из за денег, такие, какие были у него: в какой то мере ему приходилось баловать родственников, которые
фактически находились на его иждивении. А поскольку это были его деньги и его родственники, то для нее всякие денежные недоразумения были бы
куда более болезненными, чем для него. Такое решение я бы назвал сардоническим. Впрочем, им в равной мере могли руководить и другие соображения,
нежелание по доброй воле оставлять родственникам большие суммы денег. Как я понял, – хотя миссис Карноу не пожелала откровенно высказаться по
этому поводу, – в вопросах экономии и разумного отношения к финансам Карноу не считал своих родственников достойными подражания. Справедливость
его суждения подтверждается тем, как они легкомысленно распорядились наследством.
Энн Хорн повернула голову и кислым тоном произнесла:
– Большое спасибо, Кэролайн, милочка!
Кэролайн промолчала.
Посмотрев на ее скованную позу и по менее напряженное выражение лица, я подумал, что если бы Кэролайн ответила на какой то вопрос или замечание,
то вызвала бы этим настоящий взрыв.
– Поэтому, – невозмутимо продолжал Ниро Вулф, – высказанное миссис Карноу предположение о том, что ее муж составил новое завещание, заслуживало
проверки. Расспрашивать кого либо из вас об этом – просто глупо. Резонно было бы предположить, что для исполнения своего намерения Сидни Карноу
привлек своего друга и поверенного, мистера Бииба, но я посчитал невежливым обращаться к нему по этому поводу… Не знаю, слышал ли кто нибудь из
вас такое имя: Сол Пензер?
Ответа не последовало. |