Огромные хлопья снега, ложась на землю, создавали идеально ровную белую поверхность. И вдруг показалось, что это сама его жизнь сейчас начинается с нового белого листа. И что он на этом листе напишет, будет зависеть только от него самого. Больше никакие обстоятельства не помешают делать то, что он считает для себя важным.

Глава 5

Ночью усилился мороз и опять выли волки. Поначалу жутко, но ко всему привыкаешь. А под утро приснилась она. Она смеялась и куда-то бежала, но лица было не видно. Золотистые волосы рассыпаны по плечам. Он пытается ее догнать, но никак не получается. Так и проснулся с ощущением чего-то очень важного, но ускользающего.

Алекс задумчиво пил черный кофе и хмурился. И даже не заметил, как стал снова покусывать нижнюю губу, словно когда-то очень давно в детстве. Допив кофе до самой гущи, он поставил чашку и полез в недавно сбитый шкафчик, вытащил оттуда мольберт, несколько раз переставлял его с места на место в центре крошечной комнаты, пытаясь найти самое освещенное место и поймать лучи солнца из единственного окна.

Кисти, краски, холст, бумагу и все остальное он привез сюда, даже не зная, захочется ли ему когда-нибудь притронуться к ним. И хотя он много лет не брался за кисть, руки точно помнили, что делать. Он рисовал так, словно накопленная и нереализованная за эти годы энергия выливалась из него на холст, иногда захлебываясь от чрезмерности, а иногда струясь тонким ручейком.

Он забыл, что ничего не ел, и опомнился только тогда, когда стало не хватать света, а в доме начал чувствоваться холод, намекавший, что он забыл протопить печь. Зато на холсте он видел смеющуюся, не оборачиваясь к нему, Леру. Для того чтобы понять, что она смеется, совсем не обязательно было видеть ее лицо.

И он стал рисовать ее каждый день. В его видениях она всегда была разной. Иногда он чувствовал ее радость, и тогда с картины искрилось счастье в лучах света. Бывали дни, когда он переносил на холст ее грусть, и эти картины давались ему гораздо тяжелее. Но даже в этом случае каждый взмах кисти исцелял. Каждый глоток сибирского воздуха наполнял энергией.

Живя простой жизнью в затерянном уголке мира, Алекс учился слышать себя. Он впервые в своей жизни сделал то, что считал правильным, не оглядываясь на мнение общества и не убегая от себя. Все годы взрослой жизни Алекс думал, что его задача сделать этот мир лучше, помогать людям вокруг, не задумываясь о себе, а оказалось, что это ему самому нужна была помощь.

Никогда раньше к нему не приходило ощущение такого умиротворения и целостности, как здесь. Даже это странное чувство любви, почти наваждение, перестало мучить, превратившись в источник вдохновения и став чем-то очень простым и понятным.

Она по-прежнему часто снилась. Алекс любил такие ночи. Но сегодня сон был тревожный, и он волновался, хотя и знал, что спит. Она звала его, он точно читал по губам, но расслышать ничего не мог. Все перекрывал рев реактивного самолета, который нарастал с каждой минутой, а она все отдалялась. Он пытался дотянуться до нее и помочь, но не мог. Рев усиливался и теперь уже смешивался со скрежетом и стуком. Стук нарастал. Алекс вскочил и протер глаза. Стук не исчез. Колотили, что есть мочи в его дверь. В доме было ружье, машинально Алекс схватился за него и пожалел, что из единственного окна не разглядеть незваного гостя, но оценить обстановку во дворе все-равно стоит. Пробираясь к окну, он задел кастрюлю, и она с грохотом полетела на пол. Стук в дверь прекратился. И Алекс явственно расслышал раздраженный голос брата. Влетев в хижину, он внимательно оглядел Алекса и, увидев заспанные глаза, вздохнул с облегчением.