В конце концов, мы поднялись со скамейки и вернулись в Восьмой округ в маленькое бистро рядом с его отелем. За котлетой по-киевски и говядиной по-бургундски он рассказал мне о своей первой реставрации автомобиля.

– Это медленный процесс, и мы работаем в убыток пока что, но мне нравится.

– Если тебе нужна какая-нибудь помощь, – начал я. – Небольшой стартовый капитал…

– Нет, – отрезал Ривер, накалывая кусок курицы на вилку. – Сам справлюсь.

Я закатил глаза.

– Господи, ну почему люди так чудно относятся к деньгам. Я уже просрал их столько, что хватило бы построить тебе хоть шесть современных гаражей.

Ривер ухмыльнулся.

– У меня тихое подозрение, что я буду больше ценить свой современный гараж, если построю его своими руками.

– Приму к сведению. – Я поковырялся в своей тарелке. – Ты, наверное, будешь шокирован, но у меня есть некоторое представление о том, о чем ты говоришь.

Он одарил меня скептической улыбкой.

– Хочешь сказать, что Холден Пэриш устроился на работу?

Я фыркнул.

– Не пори ерунду. Но да, я получил парочку зарплатных чеков. Два моих рассказа опубликовали в журналах.

Лицо Ривера озарилось искренней радостью.

– Да ладно? Это потрясающе! Поздравляю.

– Ладно, ладно. – Я замахал руками. – Сказал просто, чтобы ты знал, что я понимаю, каково это – работать ради какой-то цели. Зарплата, конечно, капля в море, но увидеть свое имя на этих чеках оказалось по ощущениям в миллион раз лучше, чем получить наследство. Потому что эти деньги все равно принадлежат родителям. А деньги из журналов мои собственные. Я сам их заработал. Все гениальное просто.

– Как думаешь, ты когда-нибудь снова поговоришь со своими родителями? – тихо спросил Ривер.

– Ни за что. Это из-за них ты в Санта-Крузе, а я здесь.

– Так не должно быть.

– Да, должно. Ты видел меня в самом худшем состоянии. – Я с трудом сглотнул. – А я видел тебя в разбитой машине, когда из уха текла кровь.

Ривер со звоном бросил вилку на тарелку.

– Та авария произошла не по твоей вине.

– Ты не понимаешь…

– Я понимаю. Все из-за этой чертовой конверсионной терапии, Холден. Каждое их чертово слово – чушь собачья!

– Умом я это понимаю. Но все гораздо глубже и сложнее. То, что они сделали… оно проникло до самого мозга костей, поселило в них холод, который не исчезает даже под палящим солнцем. – Я усиленно заморгал. – Поэтому, когда любимый человек говорит, что он тоже тебя любит, первый порыв – обозвать его лжецом. Второй – сбежать. Третий – трахнуть кого-нибудь другого. Ну а четвертый – напиться и заставить себя обо всем позабыть.

– Как долго ты сможешь это делать?

– А какая альтернатива? Я целый год провел в лечебнице. На круглосуточном лечении. И оно не помогло. И ничего не поможет.

– Ты заслуживаешь еще одной попытки. Ты многого заслуживаешь.

– По бессмертным словам Красотки, в плохое легче поверить. Особенно когда это укоренилось во мне с самого рождения. Родители постоянно твердили мне, что я ошибка, с того самого дня, как узнали обо мне правду. Хочешь взвалить это на себя? – Я покачал головой. – Я не могу так с тобой поступить, Ривер. Не стану навязывать тебе свое безумие.