Пока что.

Моей сестре девятнадцать, и в моих глазах она очень хорошенькая. Не только из-за ее физической красоты, с каждым днем она все больше похожа на маму, но и потому, что она здорова. Такая же улыбчивая, как раньше. Горе все еще с нами, в каждом из нас, но теперь оно затаилось в глубине глаз.

Из кухни я вижу на заднем дворике папу в фартуке с надписью «Босс соуса».

Как и Амелия, он выглядит здоровым. Более живым. Мы втроем посещали психолога в Медицинском центре, и перемены теперь были ощутимыми. Папа вылез из своей берлоги и теперь почти каждый день проводит в автомастерской. Говорит, что больше никогда не будет ни с кем встречаться, и я не давлю на него, хотя и беспокоюсь о том, что он останется один после отъезда Амелии. Но она обещала нашему отцу проводить большую часть выходных и лета дома.

Да и мы в любое время рады видеть его у нас.

– А вот они, – восклицает папа, закрывая за собой сетчатую дверь и подходя, чтобы обнять Холдена. Он подмигивает мне через плечо – это значит, что Амелия ему проболталась. – Слышал, что к нам присоединятся твои тетя и дядя.

– Надеюсь, вы не против, Джерри. Практически без предупреждения. Как и для меня, если подумать.

– Конечно, не против, – отвечает папа. – Чем больше семья, тем веселее.

Словно по сигналу, мы слышим, как открывается входная дверь, и из прихожей зовет Беатрис.

– Эй? Я пришла.

Я ухмыляюсь, и Холден идет поприветствовать женщину, которая была ему до сегодняшнего дня единственной семьей. Когда он вернулся в Санта-Круз, она стала его первым гостем после меня. Я не был свидетелем их встречи, но Холден вернулся с опухшими и красными, но счастливыми глазами. Еще один осколок встал на место.

Холден возвращается с Беатрис, ее рука покоится на сгибе его руки.

Так, словно она вела его к алтарю.

Я обуздываю мысли, которые слишком полны опасной надежды. Холден большую часть своей жизни провел в той или иной тюрьме – в доме без любви, на Аляске, в лечебнице… Может быть, я прошу слишком многого, слишком рано.

Амелия читает по лицу мои мысли и отводит меня в сторону, пока папа приветствует Беатрис и целует ее в щеку.

– Передумал?

– Нет. Но что, если?..

– Никаких если.

– Прошел всего год…

– Год и сто жизней, – говорит Амелия. – Я же вижу. Все это видят. Как сильно вы любите друг друга… ваша любовь самая прекрасная на свете.

– Хотелось бы, чтобы мама тоже это видела.

– Она видит. – Амелия сжимает мою руку. – Она все видит.

– Ривер, meu doce menino, – восклицает Беатрис и подходит, чтобы погладить меня по щеке. – Ты сегодня очень красиво выглядишь, правда? – спрашивает она у всех присутствующих, прижимая руки к сердцу.

Я смеюсь и наклоняюсь поцеловать ее в щеку.

– Здравствуйте, Беатрис. Очень рад вас видеть.

Она обхватывает ладонями мое лицо.

– Meu Deus. Ты только взгляни на своего мужчину! – говорит она Холдену. – Такой красивый сегодня. По какому случаю? Мой день рождения?

Я в панике смотрю на Амелию, и она тут же хватает Беатрис под руку и отводит с папой на кухню, спрашивая ее совета по поводу дикого риса.

Холден прижимается к моему плечу.

– Нет ничего лучше, чем наблюдать, как твоя семидесятилетняя тетушка пускает слюни на твоего парня.

– У нее хороший вкус.

Холден разражается смехом, который сдавленно обрывается, когда раздается звонок в дверь. Его лицо слегка бледнеет.

– Они здесь.