– Они здесь.

– Я открою!

Амелия проносится мимо нас к двери и возвращается с Маргарет и Реджинальдом. Он несет бутылку игристого сидра, а у нее букет подсолнухов. Их знакомят с папой, и они обнимаются с Беатрис, как будто это старая подруга, а не бывшая работница.

Я тянусь к коробочке в кармане. Не ожидал большой аудитории. Нервы напрягаются до предела, но затем вижу Холдена за легким разговором с улыбающимися Маргарет и Реджинальдом и понимаю, что вечер только что стал более совершенным.

Ужин подан, и мы все сидим за столом и передаем дикий рис, спаржу в топленом масле, теплые булочки, салат и палтуса на гриле, который у папы получился идеальным.

Но еда кажется мне почти безвкусной. Каждый кусочек и каждая минута приближают меня к главному моменту. Я смотрю через стол на Холдена. Он сидит между своим дядей и Беатрис. Холден ловит мой взгляд, и я почти уверен, что он изобразит какую-нибудь двусмысленность со стеблем спаржи. Но он ведет себя прилично. Немного скованно, но вполне мирно.

Хочу ли я все это испортить? Вывести его из себя? Заставить бежать к ближайшему выходу?

Я заставляю себя успокоиться, пока сам не слетел с катушек. Справа от меня Маргарет касается моего запястья и указывает на пустой стул во главе стола, напротив папы.

– Мы ждем еще одного человека?

У меня внутри все сжимается, а Амелия на мгновение склоняет голову.

– Моя жена Нэнси, мама Ривера и Амелии, умерла четыре года назад, – произносит папа. – Рак.

Холден выглядит пристыженным.

– Черт возьми, я должен был вам сказать…

– Вовсе нет, – уверяет его Маргарет. – Нам еще столько всего предстоит наверстать. Я очень сожалею о вашей утрате.

– Спасибо, – отвечает Амелия. – После ужина покажу вам несколько ее фотографий. Если хотите.

Дядя Редж улыбается.

– Конечно, с удовольствием.

Тяжелый момент проходит, и вечер наполняет теплая и проникновенная атмосфера, когда пустой стул приобретает смысл и в разговоре косвенно участвует и мама.

Но мне кажется, что время летит с умопомрачительной скоростью. Я делаю глоток воды; у меня пересохло в горле, и не успеваю опомниться, как тарелки уже убраны. Подают кофе и приготовленный Беатрис Pé-de-moleque – квадратики арахиса с патокой. Амелия пинает меня под столом.

Я делаю глубокий вдох и начинаю вставать, но папа опережает меня.

– Обычно мы делаем это в начале трапезы, но лучше поздно, чем никогда. – Папа встает и поднимает свой стакан с водой. – За Маргарет и Реджинальда. Холден стал очень важной частью нашей семьи, и мы рады, что вы тоже здесь. За семью.

Мы все поднимаем наши бокалы. Папа с гордостью улыбается мне. За последний год у нас было много разговоров о моих отношениях с Холденом. Папе потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этой мысли, но он не был гомофобом. Он тоже считал, что у футбола есть настройки по умолчанию, и его желание видеть, как я преуспеваю в этом виде спорта, затмевало все остальное. Мое счастье с Холденом, сказал он, оказалось лучше любой победы в Суперкубке.

– Хотя я бы не отказался от одного из них, – поддразнил он.

Я улыбаюсь и смотрю, как Холден терпит, пока Беатрис чмокает его в щеку. Он окружен любовью, и я знаю, что какая-то его часть все еще сомневается, что все это реально.

Моя любовь к нему переполняет сердце и изгоняет нервозность. Я мог бы подождать еще пять лет, но зачем? Для меня никогда не будет никого, кроме него. Я знал это с самого начала. Холден может сказать мне «нет», но, по крайней мере, он никогда не задумается, временна ли моя любовь. Никогда не будет бояться, что я оставлю его или брошу на растерзание холоду.