А то все такое мокрое, что липнет.
– Давай. Не хватало еще, чтобы ты простыл. Только скажи по-быстрому, как дела у близнецов?
– Все по-старому. Киан треплет Лили нервы.
«И мне тоже», – мысленно усмехнулся я.
– Но оба очень внимательные, быстро учатся. А с какой самоотдачей они подходят к занятиям… Это удивительно!
– Ты почувствовал страсть к музыке раньше этих двоих и до сих пор отдаешься ей без остатка.
– Мне повезло.
– Повезло, – прогнусавил дедушка. – Эк куда метнул! Юноша, не бывает такого.
Мама закатила глаза, а я широко улыбнулся:
– Пойду наверх.
– Заказать пиццу? – крикнула мама мне в спину.
Не успел я и рта открыть, как дедушка проворчал:
– Разумеется, заказывай. Юноше хочется пожить еще годик-другой. И убери, наконец, эти брокколи, пересоленной картошке уже ничем не помочь.
Они снова взялись спорить. «Интересно, как можно пересолить картофель, – мелькнуло у меня в голове. – Тут и вправду талант нужен».
Мама закажет «Маргариту» или «Кальцоне». Мне нравилось и то и другое. Мама наизусть знала, что я предпочитал брать в тех немногих службах доставки, которыми мы пользовались.
Устало переставляя ноги, я поднялся по лестнице. День в школе выдался неплохой: всего четыре урока, и на двух из них была замена. До чего приятно осознавать, что наступили выходные! Завтра наконец-то высплюсь. Выходные – это настоящее избавление.
Сегодня Киан и Лили были требовательнее обычного, и все равно мне нравились эти непоседы. Уроки с ними приносили не только удовольствие, но и немного денег. Помимо близнецов у меня еще двое учеников, но те занимались нерегулярно. У Лили и Киана я чувствовал себя почти как дома. Оба не только хорошо играли на пианино и гитаре, но и очень это любили. Одно дело просто учиться чему-то. И совсем другое – делать это с такой страстью. В первом случае можно получить необходимый навык, во втором – добиться мастерства.
Наверху маму с дедушкой совсем не слышно. Дом у нас небольшой, но очень уютный. Я бы сказал, компактный. Коридор и лестница узкие. Специально для дедушки мы приобрели дорогостоящий подъемник вместе с креслом-каталкой, на котором он поднимался и спускался. Установить такое кресло на нашей лестнице – задача не из простых, но в конце концов все получилось. Точную цену всего этого мне так и не назвали. «Ничего страшного», – сказала мама. Но вечером я услышал, как она плакала в спальне, а папа ее утешал.
Пройдя по серому ковру, я зашел в ванную. Там скинул мокрую одежду прямо на белую плитку, принял горячий душ. Затем пошел к себе в комнату и достал из ящика чистые сухие вещи: джинсы и приятный к телу свитер.
Переодевшись, я с облегчением вздохнул. Так-то лучше.
И все равно мне холодно. Я забыл включить отопление. Быстро выставил батарею на четверку – пусть спальня прогреется до нормальной температуры – и ударился головой о полку.
Я живу в этой комнате, сколько себя помню, но хоть раз в неделю обязательно стукаюсь об эту заколдованную полку. Проклятье.
Спальня у меня самая обыкновенная. Под потрепанным серым ковром, которому сто лет в обед, прятался местами испорченный ламинатный пол. В углу под большим окном, выходившим на юг, стоял темно-синий диван, на котором я спал. Рядом держатель с гитарой, сверху на полке около двадцати виниловых пластинок. И дедушкин старый граммофон. Другого дедушки, а не того, который брюзжал внизу. Отца папы. Он умер, когда я был совсем маленьким. Но кое-что нас объединяло – любовь к музыке. Во всяком случае, папа не уставал это повторять. Тот дедушка завещал мне свою коллекцию пластинок. |