– Доктор Альварес говорит, что это не повод для беспокойства. В первые недели после аварии такое бывает, – заметил папа.

Его невозмутимость придала мне сил, поощрила продолжить.

– Дело не в этом. Я не врач, но понимаю, что не стоит бить в набат из-за нескольких утраченных воспоминаний, – ответила я.

– Однако?

– Как я изменилась?

– Что тебя тревожит, Нора? – прямо спросил папа.

Мы встретились взглядами. Ну, шансов у меня не было. Папу не переупрямить.

– Воспоминания, которые сохранились… с ними что-то не так, – призналась я.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовалась мама.

– Они есть… я… Боже мой, все так сложно! – Я в отчаянии застонала, убирая за ухо несколько прядей, упавших на лицо. – Чувств нет.

Мама судорожно вздохнула.

– Значит, ты все помнишь, но ничего не чувствуешь? – неестественно высоким голосом уточнила она.

– Нет-нет! – Я поспешила успокоить маму. – Я чувствую. Могу чувствовать. У меня есть какие-то суждения. Но все это появилось недавно. Я не помню, что чувствовала до аварии. Это сложно объяснить, – я задумчиво потерла лоб. – В голове у меня картинки, которые показывают какую-то историю, однако не про меня, а про кого-то другого. Картинки будто нарисованы чужой рукой, это воспоминания незнакомки. Мне известны события, но я не понимаю, что чувствовала в тот миг. Нравилось мне это или нет. Мое отношение к этому исчезло. Просто испарилось.

Никакой реакции.

– Поначалу я не хотела об этом рассказывать, тревожить вас, но вчера случайно подслушала ваш разговор. Не весь. Но услышанное заставило меня задуматься. Давайте поговорим об этом, вдруг будет толк.

Да, очень тяжело признаваться, что в тебе что-то работает неправильно. Это огромный шаг. Особенно в мире, где все всегда должно работать надлежащим образом. Ты исправляешь себя целиком и полностью, а в конце задаешься вопросом – а как вообще правильно? Какое-то сумасшествие. Понятия не имею, к чему эти мысли.

– Звучит…

– Сложно?

– Да. Но я постараюсь понять, – папа улыбнулся.

Я с облегчением вздохнула. Пока родители спокойны. Это замечательно.

– Не знаю, как быть, – сказала мама.

Я ее прекрасно понимала. Самой не ясно, что делать.

– Подождем постлечебного осмотра, – предложил папа, и я кивнула.

– Все это как-то связано с Сэмом?

Ничего от папы не утаишь. Он снова взял булочку и надкусил. Вел себя так, будто разговор шел о погоде, а не о том, что у его дочери не все в порядке с головой.

– Про мои тайные побеги ты тоже знал, да?

Папа ухмыльнулся с полным ртом, а мама испуганно посмотрела на меня:

– Ты тайком сбегала из дома?

Ладно, у мамы просто развита интуиция, а вот с папой и его аналитическим умом лучше быть осторожнее.

– Да, Сэм здесь тоже замешан, – ответила я папе. – У меня много воспоминаний о нем. Сама не знаю, почему, но он не выходит у меня из головы. Думаю, с его помощью я все улажу. Все выясню.

– Вы с Сэмом дружили много лет.

– Погодите, так что там с тайным побегом? – не унималась мама.

– Поверь, все было прекрасно.

Мои слова маму совсем не успокоили. Она недовольно пробормотала что-то себе под нос и скрестила руки на груди. В тот миг она очень напоминала Лу. Хотя способностями к дедукции сестра пошла в папу.

– То есть Сэм поможет тебе разобраться с провалами в памяти.