— Нет, все в порядке. Я сама справлюсь. А где мама?

— Поехала в магазин. Мы решили пригласить на обед Пита с Барбарой, поэтому она поехала купить кое — что.

— Барбара пришла в себя?

— Наверное. Мама заходила к ней. Она, конечно, смущена тем, что случилось, но готова принять участие в эксперименте. Пит уже купил новую видеокамеру.

— Будем надеяться, что эту Барбара не разобьет.

— Скорее всего она и в руки ее не возьмет.

— Если Пит начнет пугать всех снова. Когда они должны придти?

— Около шести.

— Если я еще не встану, то разбудите меня. Я не хочу ничего пропустить.

— Ты уверена в этом?

— Абсолютно. Привет. — Лейн закрыла дверь и пошла в кухню.

Пока она готовила себе жареную булку с сыром, мысли ее вернулись к папке, которую отец захлопнул так быстро. Она попыталась вспомнить, как выглядел листок бумаги. Глянцевая бумага с двумя или тремя фотографиями на ней.

Похоже на страницу из «Бафордских памятных записок».

— О, боже, — прошептала она. — Он должно быть вырвал их из ежегодника за 1968 год. А в папке была не одна страница.

Фотографии Бонни. Он рассматривал фотографии Бонни.

«Боже, если старуха Свансон как-нибудь обнаружит это… Я окажусь по уши в дерьме. Как он мог такое подстроить мне?»

Пит как-то раз назвал его «одержимым». Как раз здесь в кухне, когда отец рассказывал о своих странных снах.

Действительно, «одержимый».

Лейн положила свой сэндвич на бумажную тарелку. Поставила тарелку на стол и села.

«Просто отцу необходимы эти снимки для его книги, — сказала она себе, принявшись за еду. — Ничего странного в этом нет. А выглядел таким виноватым, потому что украл их из ежегодника и не хотел, чтобы я узнала об этом. Вот и все.

А может, и не все. Она все время снилась ему. Он ходил во сне. Отправился нанести ей визит».

Лейн вспомнила, как увидела его в гараже, смотрящего на обнаженный труп. Что, если он одержим ею? Может, он хочет, чтобы она оказалась вампиром, хочет увидеть, как она опять превращается в прекрасную девушку, хочет…

«Прекрати! Это ведь отец, а не Крамер. Отец не будет…

А что он говорил ей? Но ведь он спал. Он разговаривал с ней во сне. Наяву он не стал бы…

Наяву, десять минут тому назад, он рассматривал ее фотографии. О чем он думал? Может, представлял себе, что будет, если она сегодня оживет?

Он всего лишь мужчина.

Нет, не может быть. Это же мой папа. Ему это надо для его книги, а вовсе не потому, что он испытывает вожделение к девушке — школьнице».

Лейн не смогла доесть свой сэндвич. Она выбросила остатки, выпила воды и вернулась в свою комнату. Закрыла дверь. Кинула на стул халат. Сбросила тапочки. Натянула на себя одеяло до самой шеи и легла на бок, обхватив руками живот.

«Отец не такой, — говорила она себе. — Он — не извращенец. Он любит меня и маму.

Он даже Бонни сказал, что любит нас.

Так кто-нибудь мог бы сказать своей любовнице.

Утверждал, что любит нас, а сам пошел, чтобы вытащить кол.

Но, Господи, он же спал!

А что, если бы меня там не оказалось?»

«Эта девушка мертва, — убеждала себя Лейн. — Она мертва. Она никакой не вампир. Она не может ожить. Все это чушь собачья, и отец знает это.

Вот тебе и конец.

А вдруг…»

Лейн начала вполголоса читать «Отче наш», чтобы избавиться от этих мыслей. Чтобы немного успокоиться. Потом она еще раз прочитала «Отче наш», но на этот раз не вслух, а про себя.