Арнис молча обнимал Ильгет, и так они сидели вдвоем. Долго. Иногда приходила Иволга. И ее лицо было печальным. Приходили и другие, особенно часто - Ландзо и Ойли. Иногда собирались все вместе. И так же молчали. Время от времени начинали говорить, и говорили, как бы теоретически, как бы о другом - о том, как Иост хорошо летал, и как он вступил в Орден, и как он слегка картавил, когда пел… И о том, как Гэсс рассказывал анекдоты, даже вспоминали эти анекдоты, только никому не было смешно. И обязательно Ильгет или Айэла начинали плакать. И кто-нибудь уходил, потому что становилось слишком тяжело. Петь никто не решался. И даже говорить о чем-то другом сейчас казалось кощунством. Хотя на Инастре говорили - но там другое дело, там нужно было работать.
Корабль опустился на Квирин за три дня до Рождества. Ильгет на какое-то время забылась, радовалась, целуя личики детей. Они поужинали все вместе, поболтали, как обычно, почитали Библию. А потом дети легли спать, и Арнис с Ильгет пошли в постель, и впервые за много месяцев смогли обнять друг друга не через слой брони.
Ильгет приснился в эту ночь страшный сон - странно, что раньше не было ничего подобного. Ей снился Иост, вот такой, каким она его увидела в последний раз, весь в крови, измученный, и привязан он был почему-то к стене, и вдруг из тени откуда-то возник Гэсс, и в руках его - "Солнце", и он стал расстреливать Иоста. Ильгет закричала, бросилась - то ли отобрать оружие, то ли закрыть Иоста собой - и проснулась. Арнис обнимал ее, целовал лицо, мокрое от слез.
— Ты что, солнышко? Ты кричишь… Сон плохой?
— Да, - прошептала она.
— Маленькая, все уже позади. Все это прошло.
Он не знал, что сказать Ильгет. Не было утешения. Просто не было. Он не знал и сам, что теперь делать, как жить.
На следующий день надо было все-таки что-то делать… надо было готовить праздник для детей. Для них все равно должен быть праздник. Может быть, не такой веселый, как обычно. Вечером Арнис, как сумел, рассказал детям о происшедшем. Они знали, конечно, Иоста и Гэсса, и для них все это было ужасом кромешным. Арнис только не стал рассказывать о том, во что превратился Гэсс - пусть он умрет героем, хоть для детей. Узнают позже. Ильгет повесила портреты погибших в гостиной. Там уже висели снимки Миры, Аурелины, Андорина, Рэйли, Чена, а Данг и Лири так и находились в маленьком домашнем музее.
И неудержимо накатывалось Рождество.
Ильгет не стала звонить Мари, просто поехала к ней. Та выглядела совершенно потерянной… Все валилось у нее из рук, делать ничего не могла. Детей у нее на время забрала мать. Мари сказала, что у нее был уже Дэцин. Ильгет так и не поняла, знает Мари о том, что на самом деле произошло с Гэссом, или нет. С Дэцина бы сталось рассказать ей. Хотя - зачем? Дэцин изверг конечно, но не бессмысленный изверг. Ильгет вытащила Мари на Набережную, они долго гуляли вдвоем. Почти не разговаривали. О чем говорить? Мари было хорошо рядом с Ильгет. И после ее ухода стало чуть-чуть легче, теперь уже можно было просто думать о Гэссе, просто вспоминать.
В церковь на Рождество, конечно, хотелось пойти. Ильгет и вообще не вылезала бы теперь из церкви, находя там утешение. А вот праздновать - совершенно нет. Но совсем не праздновать было нельзя. Хотя Белла, видя состояние своих детей и зная все, предложила, что отметит с внуками праздник одна, а они пусть куда-нибудь уедут, ни Арнис, ни Ильгет на это не согласились. Они и так виноваты перед детьми, оставили их больше, чем на полгода.
— Будем праздновать, - сказал Арнис, - просто потихоньку дома отметим.
Ильгет согласилась с ним. Вот уж чего не хотелось - тащиться в эту ночь на Набережную, в толпу веселящегося народа.
Ничего особенного они не запланировали. Молчаливо решили - как будет, так и ладно. Ильгет с девочками все утро пекли и жарили на кухне, готовя ярнийские лакомства. |