|
И все то, что боярин перечислил, было водружено на стол, а Бутырин, как и пообещал, самолично принялся накладывать в тарелки Константину все, что было на столе. Едва видел, что Костя попробовал одного яства и уже смотрит на другое блюдо, кивал стоявшему за спиной у гостя холопу, и тот тарелку убирал и ставил чистую. А «вино» в золотую чарку Константина лилось рекою, и теперь наливал не сам боярин, а другой холоп — особый. Бутырин только пальцем показывал ему на серебряный сосуд. Сам же боярин, заметил Костя, свою чарку только подносил к губам, тогда как гостя заставлял пить полную за здравие всех членов его семьи. И скоро Константин почувствовал, что стены в комнате довольно сильно покосились, а пол, как палуба корабля в штормовую погоду, кренится то влево, то вправо, то вперед, то взад.
— Так говоришь, Константин Иваныч, — как сквозь толстое сукно, пробились к сознанию гостя слова хозяина, — ты уж приближен к Годунову — али токмо собираешься стать ближним человеком? Константин закосневшим языком дал такой ответ: — Как только правитель мое оружие увидит, сразу сделает меня думным дьяком вместо Василия Щелкалова. Или ты в этом сомнение имеешь? — Боже упаси, — сделал испуганное лицо боярин, — ничуть не сомневаюсь. Оружие твое дорогого стоит. А не хочешь ли ты, Константин Иваныч, пройти в свою опочивальню? Или еще отведаешь чего? Костя, понимая, что без чьей-то помощи вряд ли доберется до постели, отвечал: — Спасибо за угощение, боярин. На таком пиру ни разу не бывал я. Ну, может быть, тогда лишь, когда при королевских дворах живал, в Англии да во Франции. Вели своим холопам в опочивальню отвести меня, что-то в голове шумит. Да и оружие пусть за мной несут, а после на ночь пускай оставят горящую свечу. — Эй, Егорка и Евграшка! — прокричал Бутырин в сторону открытых дверей, и тотчас в столовую вошли и поклонились два холопа. Константин, хоть и был изрядно пьян, узнал в одном из них, в плечистом, с толстой шеей парне, того, кто сегодня днем рогатиной пытался удержать рвущегося к барину медведя. Боярин же им сказал: — Гостя дорогого, Константин Иваныча, отвести в его опочивальню да помочь раздеться. Оружие его с гвоздей снимите да за ним несите. Ну же, помогите подняться гостю! Вишь, в ногах он слабым стал. Вино-то мое — не мед, чай. Хоть кого с ног сковырнет! Холопы с усердием на лицах принялись исполнять приказ боярина. Константин же, идя по коридору, с досадой думал: «Да как же я позволил так напоить себя? Рассудок, вроде, чистый, а ноги не идут, и руки, словно плети. А ведь Бутырин сильно возжелал моим оружием владеть, и сейчас я в полной его власти». Пришли в комнату, где уже была разобрана постель с периной пышной, с горой подушек, с одеялом мягким — пуховым. Вначале Костя убедился в том, что оружие его находится у изголовья, а уж после дал холопам себя раздеть. Прежде никогда он не опускался до того, чтобы унизить человека исполнением таких услуг. Теперь же было так, словно он за несколько часов общения с боярином, не считавшим людьми своих холопов, и сам перестал считать их за людей, как будто вместе с водками своими влил в Бутырин в гостя и частицу собственной барской спеси. Константин не понимал, что в помыслах своих тщеславных, желая стать важной птицей в Московском государстве, он уже встал рядом с самодуром-боярином. Разница между их стремлениями быть выше других людей оказалась невелика — оба желали власти, хотели править. Когда ушли холопы, Константин лежал, утопая в пуховой перине. И мысли одна другой приятней приходили ему на ум. Он был доволен собою, радовался тому, что боярин принял его, как князя. Сомнения насчет искренности поведения Бутырина уже не тревожили рассудок Константина. «Ну, подумаешь, просил меня поменять винтовку и револьвер на девок! Любит, привечает он хорошее оружие — вот и просил. |
