Затем Константин спустился в знаменитые парижские катакомбы, образовавшиеся после того, как прямо в городе добывали известняк для постройки зданий.

В одном из проходов он обнаружил гору черепов: сюда свозили жертвы чумных эпидемий. И повсюду можно было наблюдать калек, истинных и фальшивых. Особенно много их осело у храмов. Толпа бедной голытьбы Парижа оказалась поистине огромной и неистребимой.

Вернувшись в Лувр, Константин поужинал и за неимением занятий собирался было уже отходить ко сну, как вдруг в его дверь постучали. Предупрежденный Гизом о том, что в Лувре нужно запираться, он закрыл дверь на задвижку, а теперь сперва спросил:

— Кто там?

— Господин Росин, к вам письмо от самого его величества.

«„Плутишка“, должно быть, решил пригласить меня поиграть ночью в трик-трак», — улыбнулся Костя и потянул задвижку. Дверь мигом отворилась, два дула пистолетов уставились ему в лицо. Люди в масках заполнили всю комнату, в рот Константина не без труда был всунут деревянный кляп, а на голову надет мешок. Перевязанный по рукам и ногам, он был вынесен из комнаты, а потом — и из дворца. Скрипнули рессоры кареты, когда «нового Нострадамуса» положили на заднее сиденье. Потом путы на его ногах были разрезаны, и он получил возможность сидеть. Экипаж, запряженный, судя по частому стуку копыт, четырьмя лошадьми, покатил прочь…

Через полчаса, если верить врывавшимся в окно запахам, закончился Париж. Во всяком случае, больше не ощущался запах помоев (он же — запах столицы). Колеса зашуршали по земле довольно ровно. Значит, подумал Константин, дорога была большой и наезженной. Но каковы бы не оказались эти детали, он понимал: его по чьей-то воле поскорее увозят от тех событий, в которые он по неосторожности решил ввязаться.

Когда от города отъехали уже довольно далеко, чья-то заботливая рука подлезла снизу под мешок, кляп изо рта похищенного был вынут — наверное, для того, чтобы он мог задать единственно логичный в его положении вопрос. И, делать нечего, задал:

— Почему меня похитили и куда меня везут?

Раздался довольно противный и скрипучий голос:

— Вас, господин Росин, просто решили на время изолировать от парижского и луврского общества. Не нужно было бередить умы и королевы-матери, и высших аристократов страны, да и самого короля. Конечно, с этим мешком на голове да в путах вас можно было бросить в Сену. Но французы умеют ценить талантливых, необыкновенных людей. А вы — талантливы и необыкновенны. Вот, взять к примеру, ваш вчерашний бой с двумя громилами Генриха Наваррского. Мне о нем рассказывал сам король Наварры, ставший свидетелем. Так ведь это просто какое-то чудо, а не фехтование!

— А по-моему, я тогда даже не фехтовал, а просто дрался. Ну, представьте, анализируя все мои движения: я прикрылся скатертью, они нанесли одновременный укол рапирами и проткнули тряпку на моей руке. Потом я одним движением замотал эти клинки скатертью, взялся за них рукой, то есть полностью обезвредил противников. Ну, а после двумя молниеносными уколами поразил их. А оружие их осталось в моей руке. Вообще, людям такого ремесла я бы посоветовал носить средней длины шпаги, наточенные вдоль клинка с обеих сторон. Преимуществ масса — длинный клинок мешает развернуться, им можно только колоть. А здесь и руби и коли — пожалуйста. Уверен, что лет через сто французская армия полностью или почти полностью перейдет на саблю с клинком небольшой кривизны, которой можно успешно и колоть, и рубить.

— Браво, браво! — сказал собеседник Кости. — Вот почему таких господ, как вы, не стоит спешить бросать в Сену вниз головой — когда-нибудь они пригодятся.

— И все-таки, куда меня везут? — спросил Костя, вдыхая ароматы осенней французской ночи через приоткрытое оконце.