– Томас Бриггс.

– А, да. Это владелец. Это его дом. Он очень милый. Собирается заехать сегодня днем.

В этот момент Томас Бриггс как раз входил в дом. Все то время, что он мчался в пролетке от Медзаго к Кастаньето, он надеялся, что темноглазая леди поймет: все, что ему нужно – увидеть ее, а не убедиться, что дом еще стоит на месте. Он понимал, что владелец из деликатности никогда не вторгается в жизнь арендаторов. Но он столько о ней думал с того самого дня! Роуз Арбатнот. Какое чудесное имя. И какая замечательная женщина – мягкая, кроткая, в лучшем смысле по-матерински заботливая, в лучшем, потому что не была ему матерью и быть не могла, даже если бы постаралась, поскольку единственное, на что не способны родители – быть моложе своих детей. К тому же он проезжает мимо… Глупо было бы не убедиться, удобно ли она устроилась. Он мечтал увидеть ее в своем доме. Он мечтал увидеть ее в этом окружении, как она сидит на его стульях, пьет из его чашек, пользуется его вещами. А в гостиной – она подкладывает под свою аккуратную темноволосую головку ту большую подушку из алой парчи? Темные волосы, молочно-белая кожа – она прекрасно смотрелась бы на этом фоне. Видела ли она свой портрет на лестнице? Интересно, он ей понравился? Он ей объяснит. Если она сама не рисует, а она тогда, при встрече, никак на это не намекнула, то, наверное, она и не заметила, как точно изгиб бровей и неглубокая впадинка на щеке…

Он приказал пролетке ждать его в Кастаньето, пересек пьяццу, приветствуемый детьми и собаками, все из которых его знали и вдруг повысыпали из ниоткуда, быстро поднялся по зигзагообразной дорожке, поскольку был подвижным молодым человеком не более чем тридцати лет, дернул за древнюю цепь дверного колокола и остался скромно ждать разрешения войти подле и так открытой двери.

Увидев его, Франческа всплеснула всем, чем могла всплеснуть – бровями, ресницами, руками – и бурно заверила его, что все в замечательном порядке и что она верна своему долгу.

– Конечно, конечно, – прервал ее Бриггс. – Никто и не сомневается.

И попросил отнести его визитную карточку хозяйке.

– Какой из хозяек? – спросила Франческа.

– Какой из хозяек?

– Их четыре, – сказала Франческа, почуяв что-то странное о жильцах, потому что ее хозяин стоял с озадаченным видом, и одновременно обрадовавшись, ибо ее жизнь была скучна и уныла, а странности вносили в нее разнообразие.

– Четыре? – переспросил он. – Что ж, отнеси им всем, – сказал он, согнав со своего лица удивление, потому что заметил ее тайную радость.

Кофе был подан в верхнем саду в тени пинии. Пили его только миссис Фишер и мистер Уилкинс, а миссис Арбатнот, которая почти ничего не ела и все время молчала, куда-то скрылась после ланча.

Франческа отправилась в сад с его карточкой, а ее хозяин стоял и разглядывал висящий на лестнице портрет Мадонны раннего итальянского мастера, имя неизвестно, который он разыскал в Орвието и который был так похож на его постоялицу. Действительно, сходство было удивительным. Конечно, на ней в тот день в Лондоне была шляпа, но он был уверен, что линия лба у нее такая же. Выражение глаз, мягкое и печальное, точно такое. Он вновь порадовался при мысли о том, что у него всегда будет ее портрет.

Он услыхал шаги, и вот она сама спускается по лестнице, такая, какой он ее представлял здесь, в белом платье.

Она была удивлена, что он явился так скоро. Она ожидала его к чаю, а до этого времени намеревалась посидеть где-то на воздухе, где никто бы до нее не добрался.

Он наблюдал, как она спускается, с самым живым интересом. Еще мгновение – и она поравняется с портретом.

– Это в самом деле невероятно, – сказал Бриггс.