Если б она
могла все получше рассмотреть...
Она поднесла хрустальный шар к лицу, прошептала:
- Подъезжай поближе, красавчик! Еще ближе!
Она не знала, что за этим последует, скорее всего ничего, но
внутри темного круга, образовавшегося в кристалле, фигура надвинулась
на нее, очень медленно, словно лошадь и всадник преодолевали
сопротивление воды, а не воздуха. Она увидела трепыхание стрел за
спиной всадника. А на луке седла место черепа занимал боевой лук. По
правую сторону седла, где стрелок вез бы ружье в чехле, она увидела
копье. Он не из Древних, она поняла это по его лицу... но и не с
Внешней Дуги.
- Так кто же ты, лапочка? - прошептала Риа. - И как мне тебя
узнать? Ты так низко надвинул шляпу, что я не вижу твоих божественных
глазок. Ну чего ты так низко ее надвинул? Может, по лошади... или
по... брысь. Масти! Не мешай мне! Брысь!
Коту надоело сидеть под скалой, и он, мяукая, кружил между ее
раздутых артритом лодыжек. Когда старуха дала ему пинка. Масти
отступил на шаг... чтобы тут же двинуться к ней, глядя на старуху
залитыми лунным светом глазами и все так же протяжно мяукая.
Риа пнула его вновь, без особо результата, как и в первый раз,
вновь всмотрелась в хрустальный шар. Лошадь и заинтересовавший ее
всадник исчезли. Вместе с розовым светом. Она держала в руках обычную
стекляшку, отражающую лишь свет Целующейся Луны.
Налетел ветер, обтянул платьем старушечье тело. Масти, пинки его
нисколько не устрашили, вновь отирал лодыжки своей хозяйки,
беспрестанно мяукая.
- Видишь, что ты наделал, блошиный мешок? Свет ушел, ушел в тот
самый момент, когда я...
И тут она услышала какие-то звуки, доносящиеся со стороны
проселка, ведущего к ее хижине, и поняла, почему встрепенулся Масти.
Она слышала пение. Она слышала {девушку.} Та пришла раньше
назначенного срока.
Скорчив злобную гримасу (старуха не любила, когда ее заставали
врасплох, и этой крошке предстояло заплатить за доставленные
неудобства), она наклонилась и положила хрустальный шар в ящик,
выложенный внутри набивным шелком. Шар лег в выемку, как яйцо,
поданное на завтрак его светлости, ложится в подставку для яиц. А со
склона холма, пусть и от самого подножия (чертов ветер дует не с той
стороны, а не то она засекла бы девушку раньше), доносилось пение. И с
каждой секундой оно становилось все громче:
{О любовь, о любовь, беззаботная любовь,
Что ж мне делать теперь, беззаботная любовь?}
- Я покажу тебе беззаботную любовь, паршивая девственница, -
пробормотала старуха. |