Элис молча помотала головой.

— Ты боишься, сестра Анна? Ты слишком напугана для такого пути? — жалостливо произнесла матушка Хильдебранда. — Если это так, мы подыщем тебе другой путь, более безопасный.

Минуту Элис размышляла о безопасных путях, которые уже выбрала. О побеге из горящего аббатства, например, об ужасной смерти Моры. Она крепко зажмурилась, словно защищаясь от картин своего предательства.

— Страх — это еще не грех, — продолжала аббатиса. — Все мы боимся, Анна, только страх толкает нас на падения и грехи. Ты грешила когда-нибудь от страха?

— Нет, — отозвалась Элис.

Ей не хотелось сообщать матушке Хильдебранде, насколько силен ее страх, насколько глубок грех, как она перед ней виновата и насколько изолгалась. О, как велик этот ужас перед необходимостью открыться своей матушке! Она бы не перенесла, если б аббатиса со стыдом и неприязнью отвернулась от нее.

— Нет, — повторила Элис. — Я не боюсь. Я стала вашей дочерью сразу, как только увидела вас. Я обещала вам следовать за вами, куда бы вы ни повели меня. И если на то Божья воля и вы считаете, что мы должны пойти навстречу опасности, я не могу отказаться.

Аббатиса нежно положила руку на голову Элис и благословила ее.

— Но тогда почему мне кажется, что ты колеблешься? — тихо спросила она. — Это из-за молодого лорда, да, сестра Анна? Ты полюбила его?

Девушка отрицательно покачала головой, но матушка Хильдебранда не отводила от нее внимательных глаз.

— Ты согрешила, Анна? — допытывалась она. — Ты посмотрела на женатого мужчину и забыла о том, что он принес обет жене, а ты — Господу нашему? Прости меня, Боже, но, когда я в первый раз увидела тебя в том красном платье, я испугалась и подумала, что ты стала его содержанкой.

— Нет, не стала, — прошептала Элис.

— Он молод и красив, и говорят, любит женщин, гоняется за каждой юбкой. Если он взял тебя силой, Анна, или даже если соблазнил тебя и ты уступила, ты можешь признаться мне, и мы вместе подыщем тебе епитимью. Ты можешь искупить свою вину. Матерь Божья милосердна, она заступится за тебя перед Господом.

— Я ничего такого не сделала, — с вызовом заявила Элис.

Не объяснять же Хильдебранде, что ее грех — это похоть. Тот день, исполненный отвратительного разврата, когда они втроем корчились в постели, исходя возбуждением, — неподходящая тема для беседы, а уж тем более для исповеди. Элис слишком стыдилась этого.

— Меня никто не соблазнял, я не принадлежу никакому мужчине, — сказала она.

Снизу вверх она посмотрела в лицо Хильдебранды, и на мгновение старой аббатисе показалось, что она снова видит стоящую меж грядок с лекарственными травами голодную девочку и та клянется, что у нее нет родных или близких, которые не пустили бы ее в аббатство.

Матушка помолчала еще минутку, пытливо вглядываясь в чистое, открытое лицо Элис, и наконец ответила:

— Я молюсь о том, чтобы было так. А теперь ступай, Анна, и передай тем, кто тебя ждет, что ты не вернешься с ними в замок. Мы должны не откладывая начать новую жизнь. Задержка в служении Богу не терпит оправданий. Его призыв для тебя важней призыва хозяйки, кем бы ни был ее муж.

Элис неохотно поднялась на ноги.

— У вас есть провизия? — осведомилась она.

— Благодаря твоему подарку я пировала как королева, — улыбнулась аббатиса. — Еще много осталось, а когда кончится, Матерь Божья пошлет мне еды. Мы не будем здесь голодать, сестра Анна. Нам не будет холодно или одиноко. Господь — наш покровитель.