Она поняла и подчинилась, положив руки на бедра Изабо, сгорая от стыда, не в силах поверить окончательно, что с ней такое проделывают и что это делает она сама.

    Глава семнадцатая

    Избавители

    Ольга лежала в объятиях француженки, отвернув лицо к стене, – щеки все еще горели, как маков цвет.

    – Что это мы так печально притихли? – Изабо бесцеремонно взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе. – Должна сказать тебе комплимент: у меня давненько не было такой приятной и талантливой ученицы…

    Ольга сердито отвернулась. Француженка насмешливо промурлыкала ей на ухо:

    – Вот только, пожалуйста, не изображай оскорбленную невинность. Ах, злая тетенька развратила бедную девчушку… Насколько я могу судить – а у меня богатый опыт, – тебе, бедная девчушка, понравилось…

    – Вздор, – бросила Ольга.

    – Ничего не вздор, – рассмеялась Изабо с отвратительной хозяйской интонацией. – Может, я неточно выразилась… В любом случае, тебе было приятно, не правда ли?

    Ольга молчала. Самое скверное, что клятая француженка была права: временами она и в самом деле испытывала удовольствие – нерассуждающее, не зависящее от ее обычных пристрастий и привычек. И ничего нельзя было с этим поделать, вот и злилась теперь на себя, хотя вроде бы и не за что…

    – Тебе было приятно, моя маленькая шлюшка, – утвердительно сказала Изабо. – Это уж не зависит от твоей неповторимой личности, а зависит исключительно от вещей более приземленных… – и ее ладонь, неспешно скользнув по Ольгиному бедру, уже совершенно по-хозяйски накрыла бутон, пальцы умело проделали пассажи, словно по клавишам рояля бегали. Ольга тихонечко охнула, зажмурясь, а похотливый шепоток все щекотал ей ухо: – Ну вот видишь, ничего от тебя не зависит, тебе просто приятно, ма шер… Тело есть тело, оно живет само по себе… – она, убрав руку, спросила неожиданно холодно: – Итак, сколько же ты прихватила у этого старого сатира, если он так разъярился и поднял на ноги всю петербургскую полицию?

    – Пятьдесят тысяч, – осторожно ответила Ольга.

    – И ты готова была отдать мне за укрывательство, выходит, ровно половину… Что ж, это показывает, что у тебя достаточно житейского благоразумия, совершенно, в комплимент тебе, европейского… И где же деньги?

    – В надежном месте.

    – Ну ладно, ладно, моя прелесть, молчи пока. Мы об этом поговорим как-нибудь потом, – теперь она говорила сухо, деловито, словно сидела над денежной ведомостью. – Времени у нас достаточно. Давай пока что поговорим о деле. Вы, русские, существа ужасно безалаберные, а мы, европейские люди, привычны рассчитывать все наперед, потому что иначе ничего не добьешься в жизни… Давай внесем кое-какую ясность. Я тебе нисколечко не врала насчет полиции, они и в самом деле сидели там, внизу, на случай, если понадобятся, да и теперь всегда к моим услугам. Надеюсь, ты хорошо понимаешь свое положение? Понимаешь, что я – твоя единственная защита?

    – Понимаю, – сказала Ольга, отворачивая лицо.

    – Вот и прекрасно. Теперь самое время поговорить о твоем будущем. Ты и в самом деле чертовски красива и приятна в постели, у меня давно уже не было такой милой подружки… но мы, европейцы, уж извини, не поддаемся эмоциям и не живем чувствами – дело прежде всего… Я бы с превеликим удовольствием ангажировала тебя исключительно для себя, но, увы, не могу себе этого позволить – я живу не на доходы с имений или ренту, а зарабатываю на жизнь нелегким трудом… Так что, думается мне, тебя следует пристроить к делу.