– Ну наконец-то я тебя застала, – сказала Татьяна, усаживаясь. – Кто бы мог подумать, что тебя так закружит вихрь светских удовольствий… Добрых дней пять не виделись, правда?

    – Пожалуй, – сказала Ольга, все более убеждаясь, что не ошиблась. – Но вихрь сей не одну меня закружил, сдается…

    – Ну, это же Петербург…

    – Однако что-то я не слышу в твоем голосе особой радости. И в глазах счастья не вижу… Или у тебя теперь есть секреты даже от меня?

    «А у меня вот есть», – подумала она с некоторой грустью. И ничего тут не поделаешь, есть вещи, в которые не поверит даже человек, знающей тебя всю сознательную жизнь, как и ты его…

    – Ну что ты, – сказала Татьяна. – Не может быть таких секретов. Мне просто грустно. Оттого, что этот город, чащоба каменная, не дает и десятой доли той свободы, какой мы располагали в вязинской глуши…

    Внимательно присмотревшись к ней, Ольга покачала головой с понимающим видом: тут даже не требовалось колдовского умения, просто достаточно знать подругу…

    – Ах, вот оно что, – продолжала Ольга, улыбаясь во весь рот. – Если я правильно истолковала твой загадочный вид, появился некий рыцарь…

    – Угадала.

    – И он тебе настолько пришелся по нраву, что ты не прочь с ним увидеться так… как мы, бесшабашные девицы, себе это порой позволяли в глуши?

    – Снова угадала, сущая колдунья… – Татьяна печально вздохнула. – Он меня настолько покорил, что я сама теперь не прочь его покорить…

    – Я его видела?

    – Нарумов. Конногвардеец.

    Ольга напряглась, старательно перебирая в памяти молодых людей.

    – Ну как же, бал у Мамоновых… – наконец кивнула она. – Мои поздравления. Приятный молодой человек, оч-чень недурен… И, между нами, двумя благонравными барышнями из хорошего дома, не грех бы полюбопытствовать, насколько он… предприимчив, а?

    Вид у Татьяны был грустный донельзя, сейчас она могла бы позировать скульптору, ваяющему аллегорическое изображение Скорби.

    – Подсказал бы кто, как осуществить это нереальное предприятие, – сказала она печально. – Здесь Петербург, Олюшка. С порядками, заведенными раз и навсегда. Категорически не принято пускаться в некие эскапады, если перед тобой – девица. Боюсь, даже если я сама изложу ему суть своих желаний в самых недвусмысленных выражениях, он от меня в окошко выпрыгнет – у здешних дурачков этикет в крови циркулирует… А выходить за него замуж мне нисколечко не хочется – не настолько далеко мои помыслы простираются, они гораздо приземленнее… Это какой-то тупик.

    – Да нет тут никакого тупика, – сказала Ольга, не особенно и раздумывая. – Наоборот. Есть волшебное слово, способное в мгновенье ока сделать из любого светского опасливого кавалера образец предприимчивости…

    – Шутишь?

    – Нисколечко, – воскликнула Ольга. – И, что самое смешное, слово это краткое, совершенно не трудное в чтении и произношении… Звучит оно следующим образом: вдова.

    – Ничего не понимаю…

    – Сейчас поймешь, – сказала Ольга.