Миновав часовых, Ольга оказалась в расположении лейб-гусарского полка, разумеется, часовыми не окруженного вовсе. Полк, сразу видно, преспокойно ожидал соответствующей команды. Гусары, выстроившись поэскадронно, держали коней в поводу и, судя по их виду, диспозицию знали заранее, настроились на долгое ожидание. Ольга ехала мимо них, даже не делая попыток стать невидимой: они не получали никаких приказов о сугубом недопущении в расположение…

    Ротмистра Темирова она узнала сразу, хорошо его запомнила, наблюдая вечернее сборище у камергера. Жгучий брюнет с усами вразлет и буйными кудрями, картинный, эффектный – настоящий гусар, удалец, прах его побери…

    Офицеры, с которыми он стоял, ей были незнакомы. Быть может, даже наверняка, среди них находились и замешанные в заговоре, но это сейчас не имело значения. Ольга с радостью заметила, что штабная палатка, где посередине стоял заваленный картами и бумагами стол, была пуста. Спрыгнув с коня, она небрежно бросила поводья случившемуся поблизости коноводу:

    – Подержи пока, братец…

    Коновод принял поводья без всякого удивления – мало ли по какой надобности на маневрах объявляются корнеты других полков… Не мешкая – времени оставалось совсем мало – Ольга бесцеремонно взяла ротмистра под локоток и проговорила непререкаемым приказным тоном, свойственным обычно чину не менее полковника:

    – Прошу вас отойти со мной, не задерживаясь!

    Тон подействовал: прочие офицеры расступились, и ротмистр сделал несколько неуверенных шагов, прежде чем сообразил, что его влечет куда-то невеликая птаха – всего-то навсего корнет, да вдобавок провинциального армейского полка. Тогда только он остановился и удивленно спросил:

    – Что происходит, корнет? Что вы себе позволяете?

    Ольга без лишних разговоров толкнула его внутрь палатки – не руками, понятно. Быстро войдя следом, опустила полог и сделала особое движение пальцами, после которого ни у кого снаружи просто не появилось бы намерения войти в палатку, как будто ее и не существует вовсе.

    От ее энергичного толчка Темиров едва удержался на ногах и чуть не впечатался лбом в солидную деревянную стойку палатки. Разъяренный до крайности, он обернулся и… застыл с разинутым ртом.

    Немудрено – на том месте, где только что стоял корнет, Темиров увидел государя императора Николая Павловича – в Преображенском мундире, при голубой ленте и звезде. Государь стоял величественно, словно гранитная статуя, меряя оторопевшего ротмистра своим знаменитым взглядом – ледяным, пронизывающим, тяжелым, который обычно редко кто и выдерживал…

    – Хорош… – сказал «государь» брезгливо. – Чего уж там, хорош… Дворянин из Бархатной книги, потомок ордынского рода, чуть ли не Чингизид… И он же – презренный заговорщик… Язык проглотил, мизерабль?

    Ольга знала, что иллюзия совершеннейшая, безукоризненная в мельчайших подробностях – так что ротмистр, враз позабыв о неведомо куда подевавшемся корнете и не осознавая некоторой странности происходящего, поверил сразу. Ведь не стоит забывать, он действительно был заговорщиком, готовым к действию, а посему находился в нешуточном напряжении нервов и души. В такой момент узреть перед собой разъяренного императора, коего с приятелями намеревался свергнуть, да вдобавок и истребить… О здравом рассуждении забудешь надолго.

    – Ваше величество… – только и пролепетал ротмистр, растерявший все молодечество. – Ваше неожиданное появление… Я и подумать не смел…

    – Как стоишь? – зловеще прошипел «император».