– И вам тоже?

    – Конечно, – сказал граф без запинки. – Я ведь тоже живой человек и, если ничего настырно не выпрашиваю все же кое о чем мечтаю… Все мы люди… Так вот, я в растерянности. Не представляю, что с вами делать. Хорошо бы, конечно, силком увести вас и представить императору помимо вашего желания, но это лишь усложнит ситуацию…

    – Почему?

    – Я вам выдам государственную тайну, – сказал граф, понизив голос. – В случае чего ваше положение уже настолько отягощено, что я готов рискнуть… Мы ни на шаг не продвинулись в расследовании заговора. Потому что названный вами Темиров был вскорости обнаружен в штабной палатке, где он, судя по внешним признакам, совершил самоубийство с помощью кинжала, вонзив его себе в сердце…

    – Вы верите в самоубийство?

    – Да какая разница, во что я верю! – в сердцах бросил Бенкендорф. – Коли у меня нет сведений, противоречивших гипотезе самоубийства…

    – А Вистенгоф? – вырвалось у Ольги.

    – Вистенгоф? Вистенгоф еще до наступления темноты ухитрился покончить с собой в надежнейшем «секретном каземате» Петропавловской крепости. Никто и подумать не мог, что он окажется способным смастерить петлю из разорванного белья и содранных с мундира шнуров, да еще удавиться в лежачем положении, привязав петлю к ножке стола… Да вдобавок часовой, поставленный именно на подобный случай следить за заключенным неотступно… – граф досадливо сморщился, словно лимон раскусил. – Часовой пытается оправдывать свою несомненную нерадивость и упущение фантастическими россказнями, в которые ни один серьезный современный человек не поверит…

    – Что за россказни? – жадно спросила Ольга.

    – Вздор, совершеннейшие вымыслы, не будем об этом, – решительно сказал Бенкендорф. – Есть дела поважнее… Теперь вы понимаете? Допустив – исключительно допустив! – что вы не облыжно оклеветали по каким-то своим побуждениям известных особ, я тем не менее не в состоянии ничего предпринять. У меня нет ровным счетом ничего, кроме вашего слова. А это, согласитесь, чересчур зыбкий фундамент. Допустим – опять-таки только допустим! – что вы говорите правду. Я сведу вас с Вязинским или тем же Кестелем… и они расхохочутся вам в лицо, не правда ли? У вас есть надежные улики?

    – Нет, – призналась Ольга. – Но я слышал все их разговоры, я могу изложить их планы во всех деталях…

    – Доказательства, доказательства, – воскликнул граф, морщась как от зубной боли. – Улики! Где они? У нас, простите, не дикая Персия, где рубят головы попросту. В Российской империи существуют законы и судопроизводство. Прикажете предъявить в виде улики вас? Пусть и спасителя императора, но особу крайне, простите, мутную? Самозванца непонятного происхождения? Вы сами-то готовы предстать перед…

    – Нет, – сказала Ольга.

    – Вот видите… Понимаете теперь мое положение?

    – Подождите, – сказала Ольга. – Но ведь мне доподлинно известно, что ваше… учреждение в последнее время вело некоторое расследование, причем те имена, что я называл, всплывали в ходе тайного следствия…

    – Ах, вот как? – медленно произнес Бенкендорф.