— Вынужден…Ох, ни хера себе как…Ну. Пришел к папаше. Рассказал. Тот помог за счет своего растущего влияния и связей. Он в области уже потихоньку вес обретал. Ок. Это совпадает. Велел тебе, Милославской ничего не говорить и помогать. Так ты ему все эти годы и доносил. Каждый шаг Светланы Сергеевны, связанный с Серегой. Еще вопрос. Зачем ты мне соврал? По своей инициативе или приказал кто?

Я разжал руку, машинально вытер ее о брюки, а потом вернулся обратно на свое место. Лиходеев явно выдохнул. Мне кажется он реально опасался, что я ему шею сверну.

— Никто не велел. Сам. Подумал, так лучше. Зачем про Каца говорить.

— Мммм…Интересная херня…Неужели папенька тебе поделился, что Художник не только в твоей жизни нагадил, но и Светланочке Сергеевне наследство оставил? Ты ведь знаешь, что он и мой отец тоже. Знаешь. По морде вижу. Вы, так сказать, с Аристархом Николаевичем, поделились наболевшим. Да? Он тебе о своем. Ты ему о своем. Общая беда, епте. А говорил ли папенька, что помимо прочего, наш с Серегой отец еще и гнида? Что он на фашистов во время войны работал? Своих стрелял? До этой степени откровенности дошли? Про себя ничего интересного не рассказывал?

— Не может быть…

Мы с Лиходеевым одновременно посмотрели на дверь. Стол располагался перпендикулярно от нее, поэтому, ни он, ни я, не заметили, как там нарисовался еще один участник нашего диалога. Вернее, слушатель. И главное, как бесшумно-то.

Физиономия у Сереги была совсем бледная. Белая. Губы сжаты в тонкую полоску.

— Мляха муха… — Я провел ладонью по лицу. — Как же ты, Сережа, не вовремя …

— Это правда? — Батя смотрел на нас обоих, поэтому непонятно было, кого именно он спросил. — Это правда, что я сын врага? Предателя.

— Ну, да…Ты же юн и молод… Горячее комсомольское сердце. Тебя этот момент в больше мере интересует, чем все остальное. Ладно. С Вами, Дмитрий Алексеевич. — Я ткнул указательным пальцем в сторону Лиходеева, — Нам говорить больше не о чем. А вот с тобой…

Вскочил на ноги, быстрым шагом приблизился к отцу, а потом вытолкал его в коридор.

Он даже не сопротивлялся. Впал в состояние какого-то ступора.

— Давай, давай. Шуруй. Обсудить надо.

— Жорик, что это было…О чем вы говорили, это правда? — Серега двигался вперед, но только потому, что я пихал его сзади. Поэтому со стороны смотрелось, конечно, занимательно. Еще и оглядывался каждую минуту на меня.

— Идём. На улице побеседуем.

— Жорик…

Я плюнул на все, остановился и посмотрел прямо отцу в лицо, в глаза. Он как раз снова обернулся.

— Серега, епте мать…Вот вообще сейчас не до этих драм и трагедий. Идем, говорю, на улицу. А лучше…Поехали со мной. В Зеленухи смотаемся. Там и погутарим по душам. Еще в присутствии одной дамы.

Он кивнул, моментально успокоившись, и мы пошли к выходу уже нормально. Сели в машину, которую я сразу завел, направляясь к выезду из Воробьевки.

— Что там с Аллочкой? Как дела?

Отец посмотрел на меня, как на психа.

— Это разве сейчас важно? — Он выглядел совсем потерянным, расстроенным.

— Блин, поверь мне, важно.

— Ну, как…Мы встречаемся. Я женится на ней хочу. Вот, как школу закончу, поступлю в институт и сделаю предложение. Хотя…теперь-то и не знаю, поступлю ли…Дмитрий Алексеевич обещал помочь.