Что касается Марко, то он был слишком увлечён самим процессом роста, и думать о чём-то ещё у него элементарно не было времени. Сколь упрямо его тело отказывалось вытягиваться в прошлом, столь стремительно оно увеличивалось в размерах теперь: он же, так сказать, жил внутри этого феномена и изо всех сил пытался не отставать. С ноября по июнь Марко прибавлял в росте по два сантиметра в месяц – что также означало лишних полтора килограмма и полразмера обуви, – и это было его единственной заботой. Он ни о чём не тревожился, ничего не опасался и ничего не стыдился, не торопил событий и не ставил условий: он попросту, скажем так, отдался этой революции, продемонстрировав податливость и гибкость, которые в будущем помогут ему пережить даже самые трудные времена. Тело Марко одним прыжком перескочило подростковый период, внезапно превратившись из детского в почти взрослое, но это его не особенно потрясло, поскольку, как было ему известно, именно в этом и заключалась цель терапии. А через пару лет этап колибри и вовсе стал для него лишь воспоминанием, затерявшимся в череде прочих.

Впрочем, нельзя не отметить, что начиная с этого опыта жизнь Марко всякий раз развивалась столь же скачкообразно: годами, пока остальные двигались вперёд, она словно застывала, а затем вдруг взрывалась каким-нибудь невероятным событием, которое в мгновение ока перебрасывало его в новое, совершенно незнакомое место. Подобные перемещения практически всегда оказывались весьма болезненными, что со временем стало вызывать у Марко один и тот же вопрос, пугавший тем, что досада в нём постепенно сменялась виктимностью: ну почему именно я, почему всё это происходит именно со мной?

Из всей шестёрки верных слуг, помогающих нам в жизненных поисках (кто, что, когда, где, как и почему), райские кущи от вечных мук отделяет зачастую только когда. Вот, скажем, не стал Марко Каррера задаваться своим вопросом, пока не смог получить ответ, – и лишь поэтому умудрился проделать столь долгий, столь мучительный путь, ни разу не оступившись и не упав, хотя изначально даже не собирался трогаться с места. И в самый нужный, то есть самый мрачный, момент на него вдруг снизошло озарение: всё, всё вело его к единственной цели, которая и была ответом – простым, ясным и сладостным, к Мирайдзин. К Мирайдзин, с самого начала, ещё с тех пор, как матери пришло в голову её зачать, ставшей новым человеком. К Мирайдзин, которая была рождена, чтобы изменить мир, и именно ему, Марко Каррере, судьба даровала право её вырастить.

Пока Адель была жива, на этот счёт не возникало ни малейших сомнений: она беспрерывно, как мантру, повторяла, и Марко нисколько не возражал, а, напротив, повторял вслед за ней, что с этим ребёнком, с Мирайдзин, человечество обретёт новое начало – пусть даже делал он это больше из желания угодить дочери, совсем как когда-то, много лет назад, играл с нитью у неё за спиной.